ТЕКСТЫ |
[А сечку жрите сами] [Белый снег] [Браво] [В каждом городе]
[В Лазурном – 3] [В Лазурном – 4] [Владимирский централ] [Владимирский
централ 2] [Водочку пьём]
[Воробьи] [Всё сбудется] [Давай поговорим] [Две судьбы] [Девочка – пай] [Девочка - пай 2] [День как день] [Добрая, глупая, давняя] [Доброго пути]
[Дорога дальняя] [Дороги] [Жиган – лимон]
[Запоздалый рубль] [Здравствуй, мама] [Здравствуйте] [Зек-рэп] [Зона - СПИДу нет]
[Идёт этап] [Искры в камине] [Исповедь] [Каторжанская цыганочка] [Катя] [Клава – сирень] [Кольщик]
[Красные карманы] [Красные карманы – 2] [Кресты] [Кумовая] [Купола]
[Летний день] [Магадан] [Мадам]
[Мамины подружки] [Маравихер] [Милый мой город] [Мне тебя не понять] [Мой бог] [Морозовский городок] [Мышка] [На бывшей Новой] [Не гаснет огонёк] [Не спалила – любила] [Ништяк, браток] [Новый год, порядки новые]
[Ностальгия о будущей любви] [О том, как
женщины ходили жаловаться на мужчин к Богу] [Осенний дождь]
[Падал снег] [Пацаны] [Письмо маме]
[По-щенячьи и по-волчьи] [Пожелтевший лист]
[Помнишь, были годы] [Постой, душа] [Приходите в мой дом] [Про Афганистан]
[Про Таню Сытину и всех остальных] [Прогулка с
месяцем] [Прокурору зелёному - слава!] [Пусти меня, мама] [Роза] [Рубикон]
[Светочка] [Свобода] [Селигер]
[Синее платьице] [Тишина] [Только для тебя]
[У каких ворот] [Умница] [Фраер]
[Чай с баранками] [Честный вор] [Чифирнуть бы ништяк] [Шансонье]
[Электричка] [Это было вчера] [Это имя] [Эвфемизм о прошлом] [Я знаю вас] [Я люблю тебя, когда ты далеко]
[Ярославская]
|
А
сечку жрите, мусора, сами,
Ушатый
кумовой торчит в сидке,
А
завтра брошусь я к своей маме,-
Все
отмотал, пришла моя скидка.
На
Сотке мне Тигун сказал:
Сядь-ка!
Ты не спеши, а то ведь забудешь,-
Зайдешь
в слободку - там живет Надька,
Скажи
ей - от меня, - и жить будешь.
Уже
и солнце высоко в небе,
И
мало-мальски в голове ясно,
Да
я бы спился, сам собой не был,-
От
горя, потому как нет счастья.
Законов
нет, для них ведь зек - падаль,
От
коммунистов беспредел всюду,
По
мне так раз гульнуть - да жить надо,
Под
молотки козлов всех, бля буду!
Давай,
давай, красючка!
Не
в кредит танцуешь - новыми пятихатками плачу!
Да
ты выпей, красотуля, шампанского,
Выпей,
на бундершафт с Минахемом,-
Он
месяц кроме своей баранки ничего не щупал!
Давай,
давай, милая, тверичанка моя!
Ты
ж ножками, ножками давай!
Душа
за Россию болит!..
Так
думай сам, куда идти к доке,
Дела
потом, я в слободу к Надьке.
Надюха
центровая, вся в соке,-
Открыла
дверь - я онемел - Здрасьте!
И
нашу жизнь - ее кропит кольщик -
Надюха
лечит, как бальзам раны.
Спасибо,
милая, за ту ночку,
Которую
провел в любви храме.
И
вот опять пришла красавица-зима,
Пушистый
снег ложится снова на дома.
И
этот белый снег напомнит мне о том,
О
тех далёких днях, что были мы вдвоём.
Я
вспоминаю этот вечер, этот снег,
Я
вспоминаю твой весёлый звонкий смех,
Я
вспоминаю ясную нежность твоих глаз,
О,
сколько б отдал я, чтоб с ними быть сейчас.
И в
той далёкой, самой дальней стороне,
О,
как я счастлив был с тобой наедине,
А
вот теперь лишь белый снег кружит,
И
моё сердце в одиночестве грустит.
Я
не забуду этих первых дней любви,
Но
если б знал ты, как мне дороги они.
И
каждый год, когда приходит к нам зима,
Я
вспоминаю о тебе, любовь моя.
Я
вспоминаю этот вечер, этот снег,
Я
вспоминаю твой весёлый звонкий смех,
Я
вспоминаю ясную нежность твоих глаз,
О,
сколько б отдал я, чтоб с ними быть сейчас.
Я
назвал тебя своей потерей,
А
удачу - мимолётной птицей.
А
ведь я в тебя, как в счастье, верил.
Ну,
как знаешь, я хочу проститься.
И
пусть фраер тот, о ком ты плачешь,
Приласкает
через год разлуки,
Он
обрадуется, не иначе,
И
поднимет, может быть, на руки.
Он
рассыпается в тёплом слове,
Поцелует
- это непременно,
И
до гробовой доски лябовью
Назовёт
тебя закономерно.
Браво,
милая, всё очень просто,
Жаль
потерянного время столько.
Для
чего я всё смотрел на звёзды,
Для
чего мы целовались столько?!
Не
ругались мы, ушли красиво,
Жизнь
столкнула, чуть побаловала,
Сблизила
на миг и разлучила,
На
прощанье не поцеловала!
Ну
да ладно, что и было - в прошлом,
Виноват,
конечно же, опять я.
Помни
только об одном хорошем,
Ну,
большого тебе, в общем, счастья!
А я
пою, я не грущу,
Пускай
грустит тот фраерок позорный,
Он
шебутной и ещё какой,
А
я? - А ты же наш, тверской!
У
нас в Твери народ простой, но гордый!
В
каждом городе стремления выше,
В каждом
доме не доплакан плач,
На
эстраду в ресторане вышел
Грязный
и оборванный скрипач.
Повернувшись
медленно, но жутко,
Повернул
огромные глаза.
Даже
пообляденели проститутки,
Сразу
все замолкли голоса.
Скрипка,
без тебя жить не могу я
Пой,
ты, моя скрипка, плач.
Пусть
тебя, как девушку нагую,
До
утра насилует скрипач.
Музыка,
мелодия, улыбка,
Шёпот
о любви, ослабших губ.
Он
играл, и не выпадала скрипка
Из
его окаменевших рук.
Я
душой и телом весь израненный,
Каждый
день кого-то хороня.
Может
кто чахоточно-румяненький
Передаст
открытку за меня.
Я
пришёл в ресторан, сжав червонец в руке,
Я
смотрю в эти пьяные рожи,
Там
у официантки узлы на чулке,
Видно,
модный чулок, но заношен.
Хоть
у лысого фраера сопли текут,
Он
сморкает в платочек культурно.
Если
в женском сортире ещё не блюют,
Значит,
кончилась водка в "Лазурном".
У
зашторенных окон, в высоком углу,
Взяв
за талию, шепчет на ухо,
Приглашает
летёха на стопку к столу
Молодую
губастую шлюху.
Её
полная грудь столько видела рук
И
из этих же рук столько сотен...
Она
знает по опыту и от подруг:
Офицеры
скупы при расчёте.
Но
сегодня здесь мелочь, и ей не фартит,
Зал
прощупала опытным взглядом.
"Надо
хапать летёху, а то побежит
Через
стол к белокурой заразе..."
Юбилей
всем хорош, и шалит, как школяр,
Льёт
вино толстой даме на платье,
Завалился
на стол, громко ржёт юбиляр,
Бултыхая
медалью в салате.
Напоследок,
оркестр собрал всю толпу
И
последний заказ отыграли...
Я с
червонцем стою, яблоко на снегу,
Мне
сегодня амнистию дали...
Ты
ж подойди ко мне, чтоб я видел,
Как
тяжело вздымает грудь.
Я
плюну на пол и тебя приму сидя,
Не
встану руку притянуть.
Застопорило
так, в одном кадре,
Как
на открытке, улыбнись,
Ну
что ты бздишь, тебе оно надо?
Ты
ж накосячила за жизнь...
А в
этой жизни ох как лёд тонок,
Больнее
нет, душа болит.
Твои
слова меня не тронут
И
огонёк не загорит.
Я
знаю, милая, ты ждёшь ночи
Чтобы
припасть к моим ногам,
А
там слезами и всем прочим
Ты
мне разрядишь мой наган...
Ну,
расскажи мне, мышь, как ты пела,
И
как тебе ласкали фейс,
Как
шарил Витя по груди белой,
Как
вели туз на интерес.
Тебя
с России отпустил Чёрный,
Тебя
и он не пристрелил.
Мой
перстень носишь - ну носи, чёрт с ним,
Я
про него уже забыл!
Теперь
не будем вспоминать время,
Когда
ты шлялась по дворам,
Тебя
купил у Шлёмы-еврея,
А
Дилабул приблизил к нам.
Не
напрягайся и не мни ноги,
Не
делай вид, что рада мне.
За
красоту твою прощу многих,
Но
Витю-суку - вовсе нет!
Весна
опять пришла,
И
лучики тепла
Доверчиво
глядят в мое окно.
Опять
защемит грудь,
И в
душу влезет грусть,
По
памяти пойдет со мной.
Пойдет,
разворошит
И
вместе согрешит
С
той девочкой, что так давно любил.
С
той девочкой ушла,
С
той девочкой пришла,
Забыть
ее не хватит сил.
Владимирский
централ - ветер северный,
Этапом
из Твери - зла немеряно,
Лежит
на сердце тяжкий груз.
Владимирский
централ - ветер северный
Когда
я банковал - жизнь разменяна,
Но
не "очко" обычно губит,
А к
одиннадцати туз.
Там
под окном зэка,
Проталина
тонка,
И
все ж ты недолга, моя весна.
Я
радуюсь, что здесь
Хоть
это-то, но есть,
Как
мне твоя любовь нужна.
Владимирский централ 2
(Еврейский арестант)
Согнали
как-то на централ воров в законе
Мочились
суки в прохоря в тюрьме и в зоне
А
потому что там, где вор скощуха зэку
Блатному,
урке и простому человеку
А
над Владимиром висел багровый месяц
И
кто-то в камере запел грустную песню
И
грело души всем зэка той песни пламя
Короче
кажутся срока, когда поют о маме
А
песню грустную в тюрьме поет
Один
еврейский арестант
И
слово "мама" каждый узнает
Грузин,
русак и брат цыган
Он
песню пел с такою грустью, не жалея
Как
может петь и тосковать душа еврея
И
уважением прониклись арестанты
К
еврейской маме и к босяцкому таланту
Далее поется на иврите.
Перевод:
Еврейский
парень, который сидит в тюрьме
Поет
мотив о своей матери
Мотив
прост и грустен сам по себе,
Страдание
и надежда для него.
Я
был глупцом, так прости меня, моя мама.
Жаль,
что нет свободы у меня сегодня.
И
до сегодняшнего дня я верю,
Что
счастье приходит, как сон.
Туман
в Петербурге, в Москве - снег и стужа,
В
Твери - жаждой маются так...
С
похмелья вся Соменка, Площадь и Южный,
И
на Пролетарке - сушняк.
Водочку
льем, водочку пьем,
Водочкой
только живем.
Бочтарь
на "Форде" жмет на газ до отказа,
Наверно,
в "Лазурный" спешит!
Да
въехал с похмелья с моста в нефтебазу,
А
"Форд" на ремонте стоит...
С
похмелья с утра пиво пенное лили
Михалычу
и Парику.
Те
пива попили - как снова родились,
Не
то, что посля кефирку...
Купите
кассету - прокрутим немножко,
Там
Круг свои песни поет...
Вы
Круга не знаете? - Гляньте в окошко -
Он
сам в этой будке и пьет.
Мы
знаем, что пьянство вредит организму,
Но
есть один хитрый секрет:
Поставьте
себе в жопу с водкою клизму -
И
запаха нет, и в дуплет.
Туман
в Петербурге, в Москве - снег и стужа,
В
Твери - жаждой маются так...
С
похмелья вся Соменка, Площадь и Южный,
И
на Пролетарке - сушняк.
Под
окном на зеленых ветвях
Расчирикались
ранние пташки.
Воробьи,
вы ж воры, как и я,
И у
вас воровские замашки.
"Чик-чирик"
- видно твой голосок
Так
чуден, что не садят и в клетку,
Потому
и воруешь, браток,
С
желторотства, как я с малолетки.
Ничего
никогда не жалел,
До
последнего - водка и бабы.
А
когда на общак залетел,
Грели
плотно весь срок и не слабо.
Да
батя-вор не дождался, ушел,
А я
не знал, я далеко был где-то...
Да
я б воробышком, да так и пошел
К
маме, к дому да с ветки на ветку.
Кто
сидит, кто в бегах от ментов
За
границу и снова в Россию.
Босяки
топчут пыль городов,
Почему?
Вы ж у них не спросили...
Вы
ж чуть что - при побеге стрелять,
Что
для вас человек - раз ворюга!
А я
ведь тоже хочу погулять,
Жить
с детьми и любимой подругой.
И
поэтому доля моя,
Как
у тех воробьев, от китайцев
Воровать
да скакать по ветвям,
Прыгать
с места на место, скитаться.
А
дома мама по-прежнему ждет,
Для
нее я родной и желанный,
А я
не вижу ее третий год,
А
приеду - возьмут, как ни странно.
Помолчим
и все сбудется верь
Есть
на свете счастливые дни
После
долгих и трудных потерь
Возвращаются
снова они.
Их
дорога не так уж длинна
Версты
счастья короче на шаг
И
немного осталось вина,
Так
давай помолчим просто так.
Помолчим
о пропавших друзьях,
Помолчим
добрым словом о них.
И
представим что будто на днях,
В
этот вторник мы видели их.
И
не будем гадать на туза,
Будем
верить, а вера спасет.
Помолчим,
все успеем сказать,
Даже
больше, но только потом.
Помолчим
о несбывшихся снах,
Пусть
душа отдохнет от звонков,
Ключ
в замке повернет тишина,
И
за печкой не слышно сверчков.
Убеждаюсь
в ненужности слов,
Вы
другим расскажите уже
Сказки
Венского Леса ментов,
О
раскаянии и о душе.
Давай
поговорим
О
нас с тобой потом,
Чтоб
как-то снять с души
Ошибки
наших судеб,
Давай
поговорим
И
вспомним обо всем,
Что
было так давно,
Чего
уже не будет.
Я
чушь тебе мелю,
А
думаю о нас,
И
вроде не смотрю,
А
все равно все вижу.
Как
смотришь ты за мной,
И
кажется, сейчас,
Ты
хочешь, чтобы я
Подсела
к тебе ближе.
Давай
поговорим,
Хоть
знаем я и ты,
Что
все слова давно
В
душе перегорели.
Но
в памяти моей
Так
много теплоты:
Я
помню мы с тобой
Глаза
в глаза глядели.
Я
думал, постарел,
Все
в прошлом и забыто,
Ты
веришь, сколько лет,
Но
каждый раз щемит
Вот
мы с тобою здесь,
А
юность наша где-то
Как
хочется туда,
Туда
где не болит.
Давай
поговорим,
Ни
повода ни слова,
И
скроем ото всех
Привязанность
свою.
Я
помню слово в слово,
Как
будто ты мне снова
Сказала:
"Я тебя
По-прежнему
люблю..."
Не
думать о тебе
Мне
выше моих сил,
Пусть
даже столько лет
У
наших с тобой судеб,
Ведь
так как ты меня
Никто
не полюбил,
Как
жаль, что ничего
У
нас уже не будет...
Всё
было так, как в день последней встречи,
Луна
и звёзды стали вдруг бледней,
В
глазах поплыл зелёный пьяный вечер,
Качаясь
на верхушках тополей.
И
будто бы и не было разлуки,
Цвела
сирень, а в небе звездопад,
И
на плечах твои родные руки.
Как
много лет, как много лет назад.
И
на плечах твои родные руки.
Как
много лет, как много лет назад.
Две
судьбы, две слезы,
Две
снежинки, две мечты,
На
ресницы нам упали
С
бесприютной высоты.
Две
судьбы, две звезды,
Две
разлуки, две беды,
Слишком
долго к нам летели
И
сгорели до золы...
И
голуби на крыше замолчали,
И
серебром покрылись тополя,
Цветы
сирени видно проболтались,
Всё
рассказали про тебя и про меня.
От
прошлых лет куда нам грешным деться,
Их
не вернуть, они не прилетят,
Как
сизаири, как два бездонных сердца,
Как
много лет, как много лет назад.
Как
сизаири, как два бездонных сердца,
Как
много лет, как много лет назад.
В
тебе было столько желания,
И
месяц над нами светил,
Когда
по маляве придя на свидание,
Я
розы тебе подарил.
Какой
ты казалась серьезной,
Качала
в ответ головой,
Когда
я сказал, что отнял эти розы
В
киоске на Первой Ямской.
Как
было тепло,
Что
нас с тобой вместе свело?
Девочка-пай
рядом жиган и хулиган.
В
нашей Твери нету таких
Даже
среди шкур центровых.
Девочка-пай,
ты не грусти, ты не скучай.
Понты
просадил я чуть позже,
В
делах узелки затянул,
А
наш участковый, ментовская рожа,
Домой
к тебе вдруг заглянул.
Он
как портретист на Трехсвятской
Твоим
нас с тобой рисовал.
Давил,
что ты станешь подстилкой кабацкой,
И с
чаем полторта сожрал.
Овца
шебутная, мамаша,
Как
утка, тряся потроха,
Тебя
провожала по улице нашей,
Папаша
привел женишка.
Но
как-то под вечер в подъезде
К
нему подкатил я слегка.
Он
нес тебе розы, а я ему съездил.
От
всей души, с левой, крюка.
Милая
моя, я здесь не только потому, что люблю тебя, а потому что завязал для тебя.
Мне
иногда хочется посидеть с тобой в "Лазурном", представляю: ты
проходишь через
весь
зал, бардак молчит, Галька роняет поднос, а ты садишься ко мне на колени, и я
плыву...
В
блестящем платье, золоте и жемчугах,
Каблук
на шпильке, а в руках букет из роз.
Бардак
молчит, а ты идешь вся на понтах.
А
помнишь, как тебе свои я розы нес,
Когда
в пустом трамвае ехали домой,
Полночный
город замолкал и засыпал,
Как
пахли почки набухавшие весной,
Я
от любых невзгод тебя оберегал.
Я
каждый день тебя на зоне вспоминал,
Мои
мечты быть может, сбудутся теперь,
Как
на прощанье тебя в щеку целовал
Ты
убегала и захлопывала дверь.
Как
не хотелось мне, прощаясь уходить,
Ах,
сколько было нам с тобой прекрасных лет,
И я
не уходил я ждал, чтоб посмотреть,
Когда
ты в спальне у себя погасишь свет.
А
там, у арки, уже ждали молотнуть,
Я
мог дворами, но я через арку шел,
Мне
так хотелось по зубам им навернуть,
Один
из них сейчас ментом - такой козел,
И я
мочил его в той арке много раз,
Он
был всегда готов на разный заподляк,
И я
ему со смаком бил под левый глаз,
И
каждый вечер реставрировал синяк.
Ты
помнишь, как в последний раз пришли в кабак,
А
там с ментами участковый отдыхал,
Он
только что заочно кончил свой ЮрФак
Он
пьяный был, тебя на танец приглашал,
Влюбился,
вошь цветная, к мамочке пошел,
А
дальше твой папаша, вникнув, что к чему,
За
то, что этому менту в подъезде щелк,
Меня
на восемь лет упрятали в тюрьму.
И
вот я здесь, ты через зал к столу идешь,
Не
улыбнешься, не узнаешь - сколько зим,
Тебе
сегодня день рожденья, ты цветешь,
А
я, как фраер, за бутылочкой один,
И я
пошлю с официантом, чтоб дал знать,
Маляву
в строчку - не грусти и не скучай,
Ты
побежишь меня по столикам искать
В
блестящем платье, жемчугах ... девочка пай.
День
как день -
Также
весело шуршит в саду листва,
Ведь
до осени еще ей жить и жить.
Дым
из пепельницы тлевших сигарет,
А в
душе...
А я
в душе не верю. Нет.
Мы
молчим
И
никто не знает, что и как сказать,
То,
что каждый тонко чувствует в себе.
Жизнь
к тебе несправедливою была.
И в
душе,
Не
смолкая, все звенят колокола.
Кто-то
пьет,
Кто-то
крепится, но слезы не сдержать.
Помаленьку,
потихоньку сознаешь
Как
тепло от слова доброго - Привет!
На
душе,
Да
только вот ответа нет.
На
холме
Фотография
и четные цветы,
Тоже
срезанные с каплями росы,
На
которые не прилетит пчела...
А в
душе,
Не
смолкая, все звенят колокола.
Песня
посвящается пацанам, которых с нами нет...
Как
ни странно, но все же, по-моему, юность сгорела
Первый
признак - что трезво о жизни я стал рассуждать
Кружит
снег незадумчивый, легкий, пушистый и белый
Я
тебе не смогу на всю улицу громко кричать.
Даже
глупости и сумасбродства навеки забыты,
Я
уже не смогу даже вспомнить о нашей любви
Помню
только у дома цветы и окно приоткрыто,
И
от летней грозы по дорогам струятся ручьи.
Как
ни странно, сейчас это кажется горькой потерей,
Только
порвана нить, что навеки связала с тобой.
Как
же мы расставались тогда, но я все-таки верю
В
эту добрую, нежную, глупую, давнюю боль.
Я
уже не смогу так легко петь тебе наши песни
И
читать свои первые, очень плохие стихи,
Но
мне кажется, если однажды проснусь на рассвете
И
увижу тебя, ты простишь мне все эти грехи.
Я
не знаю, когда мне придется тебя все же встретить
И
увидеть в глазах твоих, прежде веселых, тоску.
И
на Ваше "ну, здравствуй, как жизнь?" не смогу Вам ответить
Извините,
но только на ты я уже не смогу
Не
смогу, это впрочем, от многого освобождает
И
от всех объяснений не нужных уже никому.
Сколько
время прошло, лет пятнадцать, а Вы все такая
Почему
же мы с Вами расстались? Никак не пойму
И
все же - почему?
Пришёл
с рейса, подустал, кончился поход,
Шоферюги-шофера
- непростой народ.
Да
я и сам из шоферюг, нарулил - дай Бог,
Колесом
своим втирал пыль в тоску дорог.
Едешь,
песенки поёшь, слушаешь мотор,
А
он поёт со мною вместе, он на песни скор.
Вспомнил
Светку, как сквозняк юбку ей поднял,
А я
пятую врубил и будто не видал.
За
окном река бежит, за рекою - луг,
Светку
ждёт с каких уж пор её милый друг.
Тормозну
у родничка в спуске под горой,
А
ты отведай, Светочка, водички ключевой.
Светка
едет, воду пьёт, в стороны глядит,
Про
шофёрское житьё с фортом говорит:
"Хорошо,
всё завёл, куда хочешь - едь,
А
училке - только стол и в тетрадь глядеть!"
Я не
стал ей говорить, переубеждать,
Коли
к другу не спешишь - надо погадать.
А
вот так-то порули - опадут цветы,
Шоферить
что воровать - заедят менты.
И
по трасса тут и там едут шофера,
На
ночь встанут, по сто грамм, да и в путь с утра.
И
мотает на кардан жизнь за годом год,
Жизнь
дорогу заметёт, дождиком зальёт.
Настроение
поднял старенький плакат,
Его
кто-то написал много лет назад.
Не
забыть бы подновить, краски принести,
Два
словечка теплые: "Доброго пути!"
Синее
море, падают звёзды,
Значит,
разлука нам суждена.
А
по щекам тихо катятся слёзы
И в
небе звезду качает волна.
А
по щекам тихо катятся слёзы
И в
небе звезду качает волна.
Дорога
дальняя, дорога долгая,
А в
небе пасмурном горит звезда,
Разлука
горькая и непутёвая
Как
масть пиковая на стол легла.
Разлука
горькая и непутёвая
Как
масть пиковая на стол легла.
А
мы по жизни много теряли,
Но
ничего так до боли не жаль.
Нашу
любовь мы с тобой променяли.
Ты
на разлуку, а я на печаль.
Нашу
любовь мы с тобой променяли.
Я -
на разлуку, а я на печаль.
Веришь,
не случайно, и жизнь большая тайна,
Так
подойди ж ко мне, мы вместе споем.
И
пусть никто не слышит, и музычку не пишет,
И
слов не знает, только мы вдвоем.
Нас
ждут с тобой дороги,
Париж
и Лондон строгий,
Нью-Йорк
и Брайтон-бич смотри, смотри.
Там
где-то между прочим,
Признаюсь
вам, что очень
Я
заскучал по маме и Твери.
Манхэттен,
здравствуй, папа, ты здорово здесь нахапал.
Давай
поделимся, я жертва ВК.
Я
сечку жрал на БАМе, вы посмотрите сами,
Да
и еще в Америку приехал ЗЭКа.
Купите,
Роня, пачпорт совейского союза.
Да
не накладно, вы ж уйдете живой.
А
Вова вам сыграет, он, правда, не Карузо,
Но
пенки мочит и до баб сам не свой.
Я
тайно издыхаю, мечтаю представляю,
Как
лучший бюст Америки грабануть.
Раскину
в веер пальцы, не мельтешите, мальцы.
Денег
нет, так хоть пощупаю грудь.
Какие
люди смотрят, да это же все жмоты.
А
рубь за доллар, как при шмоне понос.
Русмафия
крепчает, полиция рыдает
И
итальяшкам мы утрем скоро нос.
Я в
детстве подружился с сигаретой,
Бывало,
по карманчикам шмонал.
И
папа ремешком лупил за это,
Но
я тайком как прежде воровал.
Меня
девчонки рано полюбили
И с
вечеринок пьяного вели.
Однажды
было - чуть не посадили,
За
что жиган-лимоном нарекли.
Жиган-лимон
- мальчишка симпатичный!
Жиган-лимон,
с тобой хочу гулять!
Жиган-лимон
с ума сводил отличниц
Тебя,
жиган, хочу поцеловать!
Девчонки
без ума по мне страдали -
Тогда
в почете было быть блатным.
И
от досады плакали ночами,
Что
я не приходил на встречу к ним.
Конечно,
в малолетках нет фигуры,
А
тетя Люба знала, чем привлечь.
Девчонки
- ну какие же вы дуры -
Ну,
как на первый номер можно лечь!
А
целоваться было интересно
И
вечером на лавочке сидеть.
И
первые свои блатные песни
Я
мог часами под гитару петь.
Конечно
же, теперь я стал солидным
И
под окном с гитарой не стою,
За
километр пузо мое видно,
Но
я вам, как и в юности спою.
Что
у Смохи чан без толка - спору нет.
Он
по поводу помолвки дал банкет,
До
утра с какой-то шлюхой прокутил,
Утром
в дверь маманя - шухер! Всё, приплыл...
Его
будущая тёща расплылась:
"Здравствуй,
милый мой зятёчек, я ж пришла!"
На
дворе листвой октябрь шелестел,
От
такой нахальной бабы Смоха млел!
Он
сказал ей: "Берегите свой ништэ,
Ваша
дочка, извините, не свежак.
Ведь
как пупкарь секла в личину, да у тебя
Пол-Твери,
что есть мужчины - все зятья!"
"Нет
родной мой, нет любимый, ты ж не прав,
Ты
ж сказал с довольной миной сам вчера,
Никого,
мол, кроме Лельки, не любил,
И,
к тому же, ни копейки не платил!"
Сколько
тёщ у нас в народе - столько дур,
Что
язык чесать выходят здесь лямур,
Так
что лучше своё счастье не губи,
Если
ходишь и не платишь - так люби!
Смоха
раз рамсы попутал и занемог,
Сэкономил,
да вот утку сбил стрелок.
Он
лежал, раскинув ноги, словно труп,
Сжав
в руке своей убогий рваный рубь...
Здравствуй,
мама, разве не узнала
Своего
любимого сынка?
Юношей
меня ты провожала
А
теперь встречаешь старика.
Юношей
меня ты провожала
А
теперь встречаешь старика
Мне
писали - ты зарыт землею
За
Печорой, быстрою рекой,
И с
тех пор болит мое сердечко,
Обливаясь
грустью и тоской.
Не
был, мама, я зарыт землею,
Я
со смертью, мама, дружно жил
За
Печерой, быстрою рекою,
Много
мук и горя пережил
Часто
смерть ходила за плечами
Часто,
часто голод донимал,
Летом
мучила жара с дождями,
А
зимой морозец пробирал
Так
принимай, родная успокойся
Ты
не ждала сына, о, беда,
И
старушка громко зарыдала,
Принимаясь
сына целовать
Так
наливай, мамаша, больше водки,
Боль
в груди я водкою залью,
Позабуду
пьяные невзгоды
И
для сердца что-нибудь спою.
Здравствуйте!
Я говорю вам - здравствуйте!
Что
уныли? Я ведь не на паперти!
Какой
от кислой рожи прок?
Окончен
срок, звенит звонок!
Здравствуйте
ж! Я говорю вам - здравствуйте!
Какой
от кислой рожи прок.
Пейте!
Ну, я говорю вам - пейте!
За
года загубленные эти,
За
вора молоденького,
За
коня Володиного,
Пейте
ж! Ну, я говорю вам - пейте!
За
коня Володиного.
Слушайте
сюда. Я говорю вам - слушайте.
Угощаю.
Веселитесь, кушайте.
Когда
в кармане три куска,
То
пропадает вся тоска.
Слушайте
сюда. Я говорю вам - слушайте.
То
пропадает вся тоска.
Пойте,
ну! Я говорю вам - пойте!
Жизнь
блатную песней успокойте.
Базар-вокзал,
этап, тюрьма,
Допросы,
шухер, кутерьма...
Пойте,
ну! Я говорю вам - пойте!
Базар-вокзал,
этап, тюрьма.
Тише,
ну! Я говорю вам - тише!
Ктой-то
там идет, как будто пишет!?
Пробор,
усы, костюм, фасон...
Ах,
сколько лет! Хелло, Бобон!
Тише,
ну! Я ж говорю вам - тише!
Ах,
сколько лет! Хелло, Бобон!
Ласково,
я ж говорю вам ласково:
Лишних
слов не надо! Только ласково...
Не
рвись на грубость, куманек,
Бобон
полегче... Ша, сынок!
Все
без рук, маэстро! Только ласково...
Не
рвись на грубость, куманек.
Целуйте
ручки, леди! До свидания!
Красючки,
вы прелестные создания!
Какая
грудь! Какой шер мон!
Но
нам пора, пойдем, Бобон!
Целуйте
ручки леди! До свидания!
Но
нам пора, пойдем, Бобон!
Мой
папа - цваный форточник
И
масти не менял,
Поил
центровых козочек
И
поучал меня.
Я в
киче не особенно
Тогда
еще варил
И,
ковыряясь в шнобеле,
Я
папочку спросил:
"А
ты бы филки втыривал,
Копил
на паровоз,
Потом
пары спустили бы -
И
чистоганом сброс.
Глядишь
- когда состаришься,
И
пень не задымит,
На
печечку завалишься
И
вспомнишь эти дни.
А
ты для этих фуфелей -
На
пакши по котлам,
Они
же водят румбели,
Мы
хайлом - водку ам!
Ты
за неделю сшоркаешь,
За
что мотал бы срок,
Опять
нагреешь форточку -
И
на кичман ходок."
На
это папа медленно
Налил
себе стакан
И,
закусив обедами,
Сказал
ко мне: "Пацан!
Альфонсы
с фармазонами,
Жиганы,
щипачи,-
Все
не в ладах с законами,-
Ты
думал за харчи?
Какая
б масть ни чалилась,-
Клифты
- один фасон:
Равны
перед начальником
И
вор, и фармазон.
Ты
мерковал бы парочкой
Пантюшек,
оторвись,
Сынок,-
на румбель марочку,
И
на горшок пись-пись!"
Папаша
вскоре чалился
В
кичмане за филки,-
Но
медвежатник сжалился -
И
взял в ученики.
Такое
дело датое:
На
сейф положишь глаз,-
А
вечером лохматые
Откроются
для вас.
Такие,
бля, центровочки,-
Кружится
голова,-
Что
папины сиповочки? -
Колхозная
блядва.
И
им печенье в клеточку,
Бананы,
ананас,
Вам
"Кэмэл" сигареточку? -
Пожалуйста
- для вас!
Не
в кипешь дело, Сонечка,
По
шурику на ход,-
Да
от такого шмончика
И
мертвый оживет!
Менты,
конечно, бегают,
У
сейфа булки рвут,-
А
я-то тут обедаю,
Меня-то
не найдут!
Я
откупорю пробочку -
А
рядом кореша,-
Пивка
хотит и водочки
Их
русская душа.
Сегодня
с загуделого
Играем
и поем,
А
завтра дело сделаем -
И
снова звживем.
Менты
пугают Соткою,-
А
мы им штуку - на!
Хоть
воля нам короткая
Меж
сроками дана.
Фраера
шерстили листья - скоро будет и у нас,
Если
заболеет СПИДом в нашей зоне пидорас.
Половина
ж наших зеков до звонка не досидит,
Потому
как в фонотеку вдруг залезет этот СПИД.
Что
же, значит, и на зоне нам уже не отдохнуть?
Наш
заборчик без разгона СПИДу тьфу - перемахнуть.
Даже
прапорщик Степанов, хоть по шмону специал,
Обшмонал
бы по карманам и этот СПИД не отыскал.
На
свободе ж наши бляди в кабаках тусовки бьют,
Негры
трахают их, гадин, и СПИДон передают,
А
какой-нибудь альфонсик после негра с ней бай-бай...
Сейф
лохматый вскроет, сводник - и зона зека принимай!
Вон
Резак - щипач и бабник - на Ефимова попал,
После
хилого араба с интербабой переспал.
Но,
видать, ему везуха, значит, под звездой рождён...
Пей
вино, гуляй, матюха - СПИДа нет, один сифон.
Колыма
- одно спасенье, да далёкий Магадан,
Я б
молился на коленях чтоб перевели туда.
Я
надеюсь без последствий этот СПИД пересидеть,
С
медведями по соседству лучше жить, чем умереть.
Вот
и всё, дела худые, это вам не Машку драть,
Были
кореши лихие, где их нынче отыскать?
Срок
отдали по этапам, член на петухов забит,
Кто
ж согласен волей хапать с тухлой вены этот СПИД?
Ты
к запретке подойдешь,
Помахаешь
мне рукой,
Улыбнешься
как всегда,
И
крикнешь: "Здравствуй!"
Здравствуй
добрая моя,
Здравствуй
милая моя,
Не
надо печали, и так все ясно.
Прошлый
раз смотрел в окно,
Дождь
шел сильный проливной.
Мы
смотрели друг на друга и молчали.
По
твоим щекам текли,
Капли
летнего дождя,
А
может слезы, слезы печали
Идет
этап. Идет этап.
Он
идет в такую тьму,
В
Саликанскую тюрьму,
Белый
лебедь часто сном,
Кошмарным
вижу.
Суки
правят беспредел,
Не
один я посидел
Думал
о тебе, лишь тем и выжил.
Лишь
к тебе одной родной
Я
стремился всей душой.
У
тебя одной молю, прошу прощенья.
Понимаю
твою грусть,
Но
ты ждешь, и я вернусь,
А
пока для нас печаль, и сожаленье
Идет
этап ...
Искры
в камине горят, как рубины,
И
улетают дымком голубым.
Из
молодого, цветущего, юного
Стал
я угрюмым, больным и седым.
Что
же нам делать, коль юность растрачена,
Что
же нам делать? Куда нам пойти?
Нет,
не могу я с тобой, сероглазая,
Горем
делится от злостной тоски.
Лучше
пойдём мы дорогами разными,
Счастье
своё ты на танцах найдёшь,
Я
же пойду той тропинкой протоптанной,
Где
ты меня никогда не найдёшь...
Может
быть, в жизни ты встретишь товарища,
Крепче
полюбишь, чем любишь меня,
Не
затушить в моём сердце пожарища
И
не залить в моём сердце огня.
Искры
в камине горят, как рубины,
И
улетают дымком голубым.
Только
злодейкой под старость подкралася
К
сердцу больному хмельная любовь...
Я
сегодня в церкви старой
Перед
батюшкой стою
Взгляд
ловлю его усталый,
Как
свеча в огне горю
Ведь
пришёл сегодня к богу
Я
покаяться в грехах
Хоть
болит душа немного
Только
мне не ведом страх
Отпусти
мне батюшка грехи
Знаю
у меня, их очень много
Выслушай
прошу и помоги
Ведь
хочу покаяться пред богом
Не
тая всю правду расскажу
Исповедь
мою прошу послушай
На
алтарь тебе я положу
Свою
искалеченную душу
На
алтарь тебе я положу
Свою
искалеченную душу
В
старой церкви пахнет воском
Я
не в силах промолчать
Совершать
грехи так просто,
Но
не просто искупать
Только
батюшка ответил
Кто
сегодня без греха?
Кто
сегодня чист и светел?
Кто
душою не солгал?
Свой
на теле старый крестик
Я
не разу не снимал
От
печали и болезни
Он
не раз меня спасал
Ошибался
– было дело
Я
не раз сходил с пути
Жизнь
такая надоела
Святый
господи прости
Отпусти
мне батюшка грехи
Знаю
у меня их очень много
Выслушай
прошу и помоги
Я
хочу покаяться пред богом
Не
тая всю правду расскажу
Исповедь
мою прошу послушай
На
алтарь тебе я положу
Свою
искалеченную душу
На
алтарь тебе я положу
Свою
искалеченную душу
Где-то
в глубине России
Два
цыгана, два зека
И у
кума не спросили
Подались
они в бега,
Занесло
пургою стежки,
И
куда же вы теперь,
Только
лунная дорожка
Вам
откроет воли дверь.
Ой,
Россия, ты Россия,
Каторжанская
ты Русь,
Что
тебе страданья сына,
Да
что тебе цыганки грусть,
Среди
этого раздолья
Правды
холод горячит
А в
душе оно ж так больно,
Лож
ментовская горчит,
Возвращаться
в каталажку
Нет
резона цыганам,
Где
нет воли - там и тяжко,
Там
нет веры мусорам
Что
их ждет за горизонтом,
Что
луна им посулит,
Угол
темный в стойле скотном,
Или
волюшка сфартит?
Их
торопит злая доля,
Но
не им судьбу решать,
Не
поймают - значит воля,
А
поймают - срок мотать.
Сваты
пришли к отцу, в деле сошлися вместе.
Значит,
в Покров - к венцу, так порешили с тестем.
Дочь
Катерина вся прямо от счастья светит,
Ждет
не дождется дня, когда милый за ней приедет.
Катя
- красна дивчина, к свадьбе деньки считала
И
на пухову перину нежно белье вышивала.
Но
на ее беду в бурке большой, казачьей
Въехал
в деревню ту опер для раскулачки.
Молод
он был, красив, со стариками не дерзок,
Кожаный
френч носил, выпить любил и девок.
Он
ведь забыл про все, глаз не сводил с Катерины.
От
раскулачки спасем, коль буду вам мужем и сыном.
Спорить
отец не стал, с властью бы жить в покое,
Свадьбу
переиграл, думал - жалеть не стоит.
В
день на Покров пошли, в избу вошли с кумачами.
К
оперу Катю вели с заплаканными очами.
Что
же ты, батюшка, сменял меня на иуду?
Без
милого дружка с опером жить не буду.
И,
помолившись в путь, жизни себя лишила.
В
сердце, под девичью грудь, острый кинжал вонзила.
Прощай
же, любый мой, с постылым жить не гоже.
Эту
фату со мной матушка в гроб положит.
Выплели
ленту с кос. Катя лежит, как живая.
Из-под
венца на погост. Значит, судьба такая.
Опер
сослал отца, дружку сгноил в забое,
Вволю
попил винца и въехал в их дом с другою.
Здравствуй,
Клава, привет шлю тебе я с Камчатки,
Вновь
пишу я тебе, милый друг, письмецо.
Жизнь
моя вдалеке незавидна, несладка,
И
от ветра с дождём задубело лицо.
Я с
тобою хочу говорить откровенно,
Нужно
нам, наконец, ясность в дело внести.
Если
чувства твои все ко мне неизменны,
То
под ними должна ты черту подвести.
Нам
мешает с тобой жить счастливо отрава:
Муж
твой, мусор поганый, по кличке Сирень.
Ты
давай, разберись с ним по-умному, Клава;
Там
в сарае в дровах мой припрятан кистей.
В
общем, Клава, давай, разгребай эти сопли,
Что
волынку тянуть - нить ненужную рви,
Нам
мешает она, ну хоть тресни и лопни,
Так
что, Клава, рискуй ради нашей любви.
А
случится прокол - я тебя не забуду
И
тебе помогу, коль посадят тебя.
Ты
со мною в душе, помни, Клава, повсюду!
Закрываю
письмо и целую тебя.
Я
целую тебя, дорогая подруга,
Завершая
письмо, жду твой ясный ответ,
Удалось
ли тебе разобраться с супругом
И
помог ли тебе мой полезный совет.
Кольщик,
наколи мне купола,
Рядом
чудотворный крест с иконами,
Чтоб
играли там колокола
С
переливами и перезвонами.
Наколи
мне домик у ручья,
Пусть
течёт по воле струйкой тонкою.
Чтобы
от него портной судья
Не
отгородил меня решёткою.
Нарисуй
алеющий закат.
Розу
за колючей ржавой проволокой.
Строчку:
"Мама, я не виноват!"
Наколи,
и пусть стереть попробуют.
Если
места хватит - нарисуй
Лодку,
с парусами ветра полными.
Уплыву,
волки, вот вам...
Чтобы
навсегда меня запомнили.
И
легло на душу, как покой.
Встретить
мать - одно моё желание.
Крест
коли, чтоб я забрал с собой
Избавление,
но не покаяние.
Не
осуждай меня, мама,
Я
ведь только тем и жил,
Что
знал - ты меня ждёшь.
Я
знаю, ты плачешь вечерами и видишь сны,
Где
я совсем ещё маленький,
Подкрадываюсь
к тебе и закрываю твои глаза ладошками.
Ты
нарочно говоришь: "Отец? Татьянка?"
Я
смеюсь: "Нет-нет, не угадала!"
Отцу
с Танюхой привет.
Деньги
в конверте не шли,
Суки
всё вынут,
Но
я же назло им вернусь,
Потому
что ты меня ждёшь!
Не
пей, Лиза, водочку, все пройдет, поправится.
Верь
мне, жизнь замужняя так и начинается.
Ты
ж сама молоденькой шлялась с хулиганами
В
юбочке коротенькой с красными карманами.
Так
вот, Лизок, ту юбочку надень,
Пойдем
в лесок к малиновым кустам.
Смотри,
Лизок, какой прекрасный день!
Ты
молода, не скажешь, по годам!
Пусть
командированный муж страдает в ревности!
Лиза
избалована, Лиза хочет нежности,
Называет
лапочкой, Лиза, хватит, полно те!
В
ее мужа тапочках я хожу по комнате.
Так
вот, Лизок, я падаю к тебе,
Сняв
мужа тапки, смяв его подушки.
Лишь
пять минут я был в твоей судьбе,
Но
не забуду век твои веснушки!
Муж
приедет родненький, в дураках останется.
А
на подоконнике фикус проболтается,
Все
расскажет красочно, с кем спала и тешилась.
Боже
мой! В Дурашеве все мужья помешаны.
Ой-ой,
Лизок, простит все муженек!
Такой
как ты, нельзя все не простить!
Когда
покину утром твой порог,
Ты
будешь водку в ожиданьи пить.
Лиза,
ляг, поспи немного, в смысле - ты же пьяная!
Ой,
твоя бедовая юбочка с карманами.
Выражаясь
попросту - то, что знают фикусы -
Дуракам
по области знать как накось-выкуси!
Ах,
где же вы, мои красивые года,
Где
я на фото с Лизкою под ручку?!
Растаяли
совсем, как дымка, навсегда...
Сейчас
я генерал, тогда я был поручик!
Муж
приехал Лизкин, очень рассердился,
Сразу
с кулаками пьяный навалился,
Я в
окно, да поздно - фикус стал преградой,
Ой,
бедовый фикус, ой, моя отрада!
Шальная
ночь, супруг не лучше,
Вопит
- убью! Махает топором,
Орёт
такое - стыдно даже слушать,
Никак
нельзя поладить с дураком.
Фикус,
проклиная, я бегу по кругу,
"Я
- водопроводчик!" - я кричу супругу.
"Покажи
бумагу! Что в кровати делал?" -
Никогда,
поверьте, быстро так не бегал.
Я -
чемпион по бе, по бегу
Вокруг
стола от мужа с топором,
Ору:
"Я слесарь, почтальон я, пекарь,
Я
страхагент, я новый управдом!"
Лиза,
сделай ножку или выкинь фикус,
Я
живым не дамся, мужу накось-выкусь.
Лечат
ли в дурдоме, я засомневался:
Целый
год лечился, ума не набрался.
Я
волком взвыл, схватил растенье
И
по башке супруга хватанул.
И
он свалился, видно, с сотрясеньем -
В
пустой башке я что-то там встряхнул.
Лизонька,
не хныкай, он сейчас очнётся,
И
бедовый фикус снова разрастётся,
Одевай
же юбку - красные кармашки,
Пока
муж спокойный, растянулся плашкой.
Вот
его тапки, положи на место,
Поправь
подушки, убери вино.
Была
при муже Лизонька невестой,
Я
помахал ей, чмокнул - и в окно.
Это
сон. Это белая словно фата
Петербуржская
ночь и Нева
Мягко
волны накатывает
На
гранитные камни
И
парит белый ангел
От Первопрестольной
умчавшийся прочь
И
блестит мой серебряный
Крестик
на шее подарок от мамы
Разведены
мосты
Разведены
дороги
Это
кресты
Это
крессы
Это
кресты и разлука для многих
Это
кресты
Это
кресты
Это
судьба и разлука для многих
Напоёт
арестантскую песню
Сбежавший
с крестов ветерок
И
его намотает как срок на себя
Императорский
Флюгер
И
кружит на лету кувыркаясь,
Как
брошь на фате голубок
Он
несёт письмецо на Арбат
И с
крестов для далёкой подруги
Разведены
мосты
Разведены
дороги
Это
кресты
Это
крессы
Это
кресты и разлука для многих
Это
кресты
Это
кресты
Это
судьба и разлука для многих
Разведены
мосты
Разведены
дороги
Это
кресты
Это
крессы
Это
кресты и разлука для многих
Это
кресты
Это
кресты
Это
судьба и разлука для многих
Ну,
что ж, прощай! Иль будем жить, как жили?
Ты,
видимо, пришла теперь за мной.
Ищи
другого, два покушу в мыле!
Какой
же я был глупый и смешной!
Еще
вчера я пил с тобой "Тверскую",
И в
Горсаду свистели соловьи
Пригрел
же я ментовку кумовую
На
воровские денежки свои.
Я
думал, в уголовке преуспели,
Как
медленно сужается петля.
И
друг за другом кореша горели,
Я
думал - скоро очередь моя.
Но
на допросе, Лехе на халяву,
Мент
фраернулся, думая: "Глушняк!"
Тебя
раскрыл, а Леха мне маляву
С
Гагарина прислал он: "Так и так..."
Ты
знаешь, если Леха с глазу на глаз
Сказал
мне про тебя, чего имел -
Он
залетел на пику бы за наглость,
А я
бы в тот же день - за беспредел.
Ну
что, кумовка, нынче я банкую,
Шестерка,
туз - я пан и я пропал...
Дай
напоследок крепко поцелую!
Под
грудь ей ствол - и на курок нажал.
Дом
казённый предо мной
Да
тюрьма центральная.
Не
копейки за душой
Да
дорога дальняя.
Над
обрывом пал туман,
Кони
ход прибавили,
Я б
махнул сейчас стакан,
Если
б мне поставили.
Ночью
в церкви ни души,
Волки
в поле воют,
А
под расстрельную статью
Ямы
быстро роют.
Что
же не хватало мне,
Всё
теперь на месте,
Был
туз бубновый на спине,
А
стал в ногах туз крести.
Золотые
купола
Душу
мою радуют,
А
то не дождь, а то не дождь -
Слёзы
с неба капают,
Золотые
купола
На
груди наколоты,
Только
синие они
И
ни крапа золота.
И
ни крапа золота.
Над
обрывом на краю
Сердце
дрожь охватит,
Жизнь
босяцкую мою
Кто
переиначит?
Кто
стакан мне поднесёт,
Кто
свечу погасит,
Кто
простит и кто поймёт
И
кто по мне заплачет.
Стоял
погожий летний день
От
солнца нас спасала тень
Вдруг
эта гёрл хиляет с бюстом на ура.
Я
онемел, с трамвая встал,
А
Лёха с краю вдруг упал,
Андрюха
с перепугу крикнул: "Мусора!"
Обычно
я по-хамски лез
Знакомлюсь,
руку под разрез,
И
виновато документы проверял.
А
тут спустил на тормозах,
За
руку взял, смотрю в глаза.
Амур
стрелою прямо в сердце мне попал.
Во
рту сушит, слова забыл,
Взгляд
на груди остановил.
Потом
стыдливо пригласил её в кабак.
Она
чирикнула: "Пусти",
Сказала:
"Мне пора идти",
Платок
достала, пот мне вытерла со лба.
И
всё как не было, пошла,
А я
стою не при делах,
Смотрю,
как солнце сквозь сафари точит стан.
Я
увидал и моих ног
В
траве лежит её платок,
Я
понял это знак, что я её достал.
Я
понял, я её достал.
И
центровой Амур попал.
Я
понял, вечером ламбада и вино.
Но
вот судьба, ей не понять,
Меня
взялась арестовать,
Я
на Гагарина приехал в "казино".
Тверская
тюрьма "казино".
Она,
наверное, ждала
Перегорела
и ушла,
А
может с ней всю ночь, целуясь и смеясь.
Какой-нибудь
педальный конь
К
груди примеривал ладонь,
И
напоследок по цене сменил ей масть.
Ветер
туман порвал,
Солнце
сквозь щели туч
Здравствуй,
мой Магадан,
Здравствуй,
весенний луч.
Возле
пивной мужик
Кружку
поднёс к губам,
И
на руке возник
С
чайками Магадан.
Магадан
- значит, опять домой,
В
этот волшебный сон,
Магадан
- сон, где короткой весной
Я,
как пацан, влюблён.
Сопки
угрюмо спят,
Море
- свинцовый цвет.
На
берегу стоят
Баржи
колымских лет.
Мне
бы из бухты той
С
чайками улететь.
Горькой
всплакнуть слезой
И
на прощанье спеть...
Холодным,
мокрым вечерком
Тебя
под аркой увидал,
Когда
по Лиговке с дружком
Я
на пролётке проезжал.
Нам
был для дела нужен фарт,
Я
был уже готов на блеф,
Я
тасовал колоду карт,
А
ты сфартила даму треф.
Ты
говорила, что одна,
И
слёзы по щекам текли,
Несчастлива
и голодна,
Тебя
за машку подвели,
А я
сказал: "Поедем к нам!"
Мадам,
мадам...
Как
Иля шил тебе прикид
И
мерку десять раз снимал,
А
тётя Песя говорит:
"Он
втихаха потом гонял!"
Зато
когда ты к нам вошла,
Сияя
золотом колец,
Париж
померк не при делах,
Ах,
Иля Гольдман - молодец!
Ты
говорила: "Гран мерси!"
А
мы в ладоши хлопали,
И я
тогда тебя спросил:
"А
знаешь, сколько вбухали?"
А
ты в ответ: "Я всё отдам!"
Мадам,
мадам...
И
мы бомбили фраеров,
Я
денег вовсе не считал,
но
вот прошёл какой-то срок,
Я
всех к тебе заревновал.
Он
в вельверкотовом клифте
И
ферзеперсевый на вид,
И
вы вдвоём решаете:
Серёга
- вор, так пусть сидит!
Я
помню, как тебя любил
И
слёзы на своих щеках,
Я
помню, я не позабыл
Браслеты
на своих руках,
Твои
слова: "Я всё отдам!"
Мадам,
мадам...
Помню,
как в счастливом, голопузом детстве -
Что
ни в сказке, ни наврать, ни описать -
Меня
мама брала в баню на Советской -
И
давай меня тереть и отмывать.
Я ж
- дурак - тогда кричал и дрыгал ножкой,
Кулачками
глазки тер и не смотрел,
Как
мамины подружки, мамины подружки
Брызгались
из тазика - а я ревел.
Но
когда подрос на годик или на два,
От
старшого брата я узнал,
Почему
не водит в баню мама папу,-
На
вопрос мой папа громко хохотал,-
Почему
раздельны бани и сортиры,
И
над ними непонятные "эМ"-"Жо"...
И -
мамины подружки, мамины подружки
С
веничком в парилочке - как хорошо!
И
однажды, когда мама терла спину,
Я
советам брата старшего не внял,-
И
спросил у самой толстой - тети Зины:
"Тетя
Зин, а где у вас - как у меня?"
Тетя
Зина обомлела как хохлушка,
Покраснела
и сказала: "Боже ж мой!..."
А
мамины подружки, мамины подружки
Долго
хохотали в бане надо мной...
Тетя
Зина в раздевалку убежала
И с
собой свою мочалку забрала,
Ну,
и нажаловалась маме - та ругала
И с
собою больше в баню не брала...
Я
давно забросил детские игрушки,
И
теперь мне снится только лишь во сне,
Как
мамины подружки, мамины подружки
Трут
меня мочалками по всей спине...
Маминых
подружек голенькие дочки
Трут
меня мочалками по всей спине...
Был
вечер так тих и волны наполнены грустью,
Играл
где-то вальс и светила большая луна,
А
на берегу, где тихо, безлюдно и пусто,
Сидела
мадам и скучала в беседке одна.
А
наш Маравихер, красавец фартового вида,
Как
раз в этот час любовался прибрежной волною.
Увидя
её ожерелье, кольцо и прикиды,
Подумал:
"Она этот вечер пробудет со мной."
В
беседку зашёл и просил по французски пардона,
Сгодилось
вору, что в Париже шмонал косяки,
И
сердце её колокольным наполнилось звоном,
Что
ежели б ушёл он, она б умерла от тоски.
Она
же плыла и всё нюхала белую розу,
На
море глядя через модный голландский лорнет.
И
он ей сказал, как поэт, сочиняющий прозу,
Ему
бы в театре читать за Шекспира сонет,
"Мы
с вами пойдём до заката, что на горизонте,
Оттуда
плывут серебряные облака."
Жемчужным
дождём вдруг пролился на шёлковый зонтик,
Который
сжимает нежная с перстнем рука.
И
дождик пошёл, но им сухо в беседке под крышей,
Вдали
пароход загудел, как заваленный мент.
Она
говорила, а он её вовсе не слышал,
Он
знал, что зовёт на чаёк - это клюнул клиент.
Зовёт
и молит: "Проводите до дома, мне плохо,
Кружит
голова и ветер холодный не стих..."
А
хипа на кон, на хамлёжку - такая пройдоха,
Но
вор её пас - он крутил на Твери не таких.
У входа
в отель нацибла швейцар и прислуга,
Никто
не видал в Одессе красавца, как он.
И
дамы в фойе зашептали на ушко друг другу:
"Красивый,
богатый, он умница, просто шер мон!"
Зашли
в номера и раскладка на высшую пробу,
Одною
рукой он шмонал её пухлый скидняк,
Другою
рукой он снимал золотишко, ей-богу,
Так
пальцы играли, что аж Паганини - слабак!
В
окне лунный свет, на кровати меданка приплыла,
В
ракитном кусту кузнечик на скрипке играл,
И
губы её шептали в бреду: "Милый, милый...",
А
"милый" уже на малине понты пришивал.
Прошёл
где-то год, и спалили вора под Ростовом,
На
очной её просили вора опознать.
Он
думал - кранты, по этапу на нары по новой.
Спалили,
волки, снова мне о свободе мечтать.
Сидел
писарчук и калякал, паршивец, дознанье,
Она
как вошла, так без чувств прижалась к стене,
Он
кинулся к ней, поднял на руки, как в то свиданье,
Легавым
сказал: "Расколюсь, только чтоб не при ней!"
Она
же в ответ обняла его сильную шею,
Припала
к груди, прошептала: "Эй мене шер мон,
Мерси
за заботу, поймали, но я сожалею -
Увы,
господа, но тот вор - это вовсе не он!"
Милый
мой город печали и слёз,
Старой
России надёжная твердь,
Ты
засыпаешь под шёпот Тверцы и Волги.
Ты
засыпаешь под шёпот берёз,
Спи,
моя добрая матушка-Тверь,
И
до утра ещё так далеко, так долго.
Пусть
этот вечер будет как вечность,
Шум
Миллионной пусть помолчит.
Вам
под часами назначены встречи,
Так
что гуляйте, мои тверичи.
Двор
Пролетарки, казармы, "Париж",
Где-то
ямщик едет там за углом
Пьяных
цыган развозя по домам, да с песней.
Что
же ты, милая девочка, спишь?
Сны
интересные будут потом,
Едем
с цыганами, с ними ещё интересней.
Чавкает
тихим прибоем ладья
И
Афанасий спускает ладью,
Наши
мечты пусть уносит она в дорогу.
Слушай,
мой город, пока тишина
Я
тебе тысячи песен спою,
И полуночный
мой тост за тебя, ей-богу!
Мне
тебя не понять и по мне это видно,
Что
я так одинок, даже рядом с тобой.
И
мне так нелегко и до боли обидно,
Что
же ты не смогла дать тепло и покой?
Мне
тебя не понять - это странная новость,
Очарован
тобой и не вижу пути,
По
которому нас проведёт невесомость,
По
которому нам нет надежды пройти.
Просьба
"Не уходи!" ничего не исправит,
И
прощаясь со мной, все обиды прощай.
Мне
тебя не забыть, Бог тебя не оставит,
Всё
прошло, унеслось, лишь осталась печаль.
Мне
тебя не понять, и как глупы вопросы,
Почему
нас судьба разлучила с тобой.
Только
помню я всё: счастье, горькие слёзы,
И
как сон унесло тишину и покой.
Так
храни тебя Бог и твой ангел-хранитель,
Но
я верю в мечту, что когда-нибудь вновь
Я открою
ту дверь в золотую обитель,
Где
душевный покой, тишина и любовь...
Аккорд,
еле струны дрожат на гитаре
Молчит
фортепиано, оборвана флейта
Вы
песню мне сами собой наиграли
О
том, что я раньше не знал, жалею.
Вы
- дождь, промочивший бродягу до ниток.
Вы
- солнце, которое тут же согрело,
Струна
у Паганини на скрипке.
Вы
- мед, от которого быстро пьянеют.
Мадам,
без вас убого убранство.
Мадам,
вам мало в Париже пространства
Мадам,
вы так безумно красивы
Мадам,
вы далеко от России.
Вы
- сон, от которого мне не проснуться,
Вы
- роза в парижском изысканном стиле,
Вы
- плен, из которого мне не вернуться,
Вы
- ветер, такой долгожданный при штиле.
Я
ваш, ваши руки я нежно целую.
И
губы касаются шелковой кожи.
Париж.
Hа асфальте вас дети рисуют.
Мон
шер, как вы на королеву похожи.
Я
бы мало в жизни что понял
И
без понта бы не пел с грустью.
У
кого душа в вине тонет,
У
кого так в ней вообще пусто.
Я
бы Родину свою, Волгу,
Не
любил так глубоко, страстно,
Не
сбивали бы меня с толку
Этим
флагом, от крови красным.
Пролетарские
дворы детства
Общежитием
давно стали,
Там
по меркам нынешним тесно,
Но
мы жили там, так всех знали.
Мысль
о прошлом теребит душу,
Я в
окно, где жил, смотрю с грустью:
Кто-то
лифчики свои сушит,
Да
из форточки несёт дустом.
Знать,
клопов напривезли кучу,
А
при нас, так ни одной гниды,
Да
не помню я такой случай,
Чтоб
кто гнал, да не подал вида.
а
положишь на ломоть сала,
Выпьешь
кружку, аж в кулак крякнешь.
Хороша,
да жалко, что мало,
И
на "чекушку" мелочью звякнешь.
Было
время для ребят пьяным,
И
кафе-экспресс давал жару,
Мне,
юнцу ещё, Витёк Базанов
Подарил
тогда свою гитару.
Помню,
он входил в подъезд тёмный
В
своих шлёпанцах, смотря в ноги...
Я
его таким сейчас помню,
Дал
бы Бог, так пережил многих.
Было
время, но прошло, скралось,
Кто-то
спился да зачах сдуру.
Но
ведь надо в жизни так мало:
Дом,
растение и сын с мамой.
На
Советской в баньку бы с паром,
Да
трудно с тазом там пролезть - тесно.
И
потом в кругу друзей старых
Я
продолжил бы свою песню...
Как
мало в моём доме тишины,
И
досыта наелась песен грусть.
А
сойки-попрыгуньи - это сны,
Готовые
с ладони упорхнуть.
Ты
просто мышка, ты просто тень,
Ты
прожитый вчерашний будний день,
Мелькнувшая
за поворотом шаль,
А
жаль, как жаль...
Какая
ненавязчивая боль,
Холодная,
как изумруды глаз,
Прошедшая
уже сама собой
И
сладкая, как будто в первый раз.
Ты
просто листик, упавший вниз,
Ты
выигранный в детстве мячик-приз,
И
ускакавший по ступенькам вдаль,
А
жаль, как жаль...
А я
тебя когда-то так любил,
Тебе
стихи и песни посвящал,
В
разлуке по тебе одной грустил
И
обижать другим не позволял.
Ты
просто мышка, и ты не та,
Чьё
имя - Первая Любовь и Красота,
А
имя твоё - Горькая Печаль,
А
жаль, как жаль...
На
бывшей Новой нынче снегопад,
И
дверь на входе снегом замело,
И
нет следов, один полночный мрак,
Как
будто здесь давно всё вымерло.
Но
заново протопчут след во след
Кто
сам идёт и те, кого ведут.
И
как сказал пророческий поэт:
"Народа
тропы здесь не зарастут"
Пусть
лучше б он ошибся - не беда,
Но
что изменит парочка цитат?
Он
бредил волей музы иногда,
У
нас кто бредил волей - те сидят.
С
бутылкой площадь Ленина прошёл,
И
вонь такая - кто-то с утреча...
Проехал
золотарь - нехорошо,
А я
уж заподозрил Ильича!
А
годы всё, что было, перетрут:
Девчонка
в школе старостой была,
Сегодня
в стеклотару поутру
Чтоб
накатить, бутылки принесла.
Жизнь
разбросала юности друзей,
Кого
в Чечню, кого забрал Афган,
Кого
в тюрьму, кому стакан долей,
А
кто-то к наркоте попал в капкан.
Подруг
мы любим только одну ночь
И
первых своих жён не узнаём,
И
называет тятю папой дочь,
И
он живёт, нализанный котом.
И
жёны - ни помыть, ни постирать.
Машины,
шмотки, деньги на уме...
Дешевле
выйдет уличная блядь,
А
что в кровати - там различий нет!
Итак,
на бывшей Новой снегопад.
Тверской
уже затих к закату дня.
Уж
полночь, и закаты не звенят,
Какое
им всем дело до меня?
Я
припозднился нынче с посошком,
Неужто
здесь никто не подберёт?
Нет,
"воронок" подъехал за углом,
Сейчас
квартал до "правды" довезёт.
Какая-то
девчонка на Тверской
На
Староворобьёвскую зовёт...
Как
только солнце скроется за горизонт,
Как
только ветер стихнет в роще нашей,
По
улице пройду и напою музон
С
Жемчужными его исполнил Саша.
Как
пахнет той весною! Это всё, что есть
Желанная
моя мечта - свобода.
Листва
шуршит; не верится, что снова здесь
Как
подфартило! - тёплая погода.
Ведь
я иду к тебе. Не гаснет огонёк
Глаза,
закрыв, найду к тебе дорогу.
Вот
только как ты встретишь очень долгий срок!
Ну,
ничего, привыкнешь понемногу.
А
помнишь, как к тебе я бегал пацаном?
Ты
томик Пушкина читала в сквере,
И
мне тогда поэзия казалась сном
И
как же я в тебя, мальчишка, верил!
Ты
рядом, будет вечно так, казалось мне,
Но
соловьи замолкли в роще нашей.
Я
напеваю песню в этой тишине,
С
Жемчужными её исполнил Саша.
И
пусть она звучит, поёт и слёзы льёт,
И,
правда, это - как без веры тошно!
А я
в душе с надеждой жил за годом год
И с
верой, Саш, без веры разве можно?
Леха
Чих, фармазон, подогнал фуфеля,
Скрасить
вечер за стирами в очко.
Она
круто вошла: ножки, груди аля,-
Я б
всю жизнь с ней сидел в одиночке.
Веня
лепень одел и расплавился весь,
Пальцы
веером: "Здрасьте, гражданка!
Вам,
наверно, еще не сказали, что здесь
Сейф
лохматый ваш вскроют, как в банке!"
Он,
довольный собой, подкатил на контакт,-
Он
по сейфам ученая степень.
А
она, плюнув на пол, ему просто так,
Вынув
ствол, продырявила лепень.
Всем
сказала: "Сидеть!",- мы уважили ствол,
А
она, как ни в чем не бывало,
Свою
шляпку каре положила на стол
Из
декольте маляву достала.
Веню
жалко, хорошим он кольщиком был,-
Не
по воле красючке простили,-
Пулю
в ствол ей действительный вор зарядил
И
писал, чтоб ее полюбили.
Слышь,
с такого начала не делают дел,-
Ты
же с виду не катишь по масти!
Леха
Чих Прохоря через край насадил,
А
тебе дырку сделать - как здрасьте!
Завтра
авторитет просит в гости в Москву:
Есть
дела, да малина подсела,
С
их ней квалификацией - только в тюрьму,
А
тверским, мол, не в кипеше дело.
Надо
людям помочь - собрались на гастроль,
Взяли
вместе с деньгами карету,
А
делить стали филки - заныла мозоль:
Я
за Веню был с авторитетом.
Я
всю долю мою оставляю в общак -
Мне
не надо ни много, ни мало:
Дай
красючку свою - попахать с ней ништяк,-
Ту,
что Веню в Твери рассчитала.
Вор
достал портсигар, папироски скомкал,
Он
слегка приподнялся с трамвая,
И
сквозь зубы с такою тоскою сказал:
"Забирай
- я тверских уважаю!"
"Как
зовут-то тебя?"- я спросил у нее,
"Милка",-
нежное девичье тело...
Разряжайся
- сегодня ты будешь мое,
Чтобы
не было здесь беспредела.
Вор,
как видно, ее больше жизни любил,
Только
чувства не выдал, поднялся,-
И,
не глядя, в нее барабан разрядил,
Начал
что-то толкать, но - сдержался.
...А
в тверском ГПУ молодой оперок
Шил
дела с пролетарским размахом.
На
столе у него я прочел некролог -
И
кольнуло в груди под рубахой.
"Была
зверски застрелена бандой в Москве
На
задании Савина Мила..."
На
ментов ведь работала - дым в голове,-
А
вора не спалила, любила.
Осень
вновь небо выжала о старые дворы,
И
по лужам побежала детвора.
Я
когда-то тоже бегал до поры
И
дразнил тебя, ты плакала в платок,
А
пацаны кричали мне: "Ништяк, браток!"
Один
раз, тот, когда я заступился за тебя,
Ты
сказала: "Все мальчишки - дураки!"
Я
ответил: "Крошка, это ведь любя!"
Убежала
ты домой со всех ног,
А
пацаны кричали мне: "Ништяк, браток!"
Помнишь
ты неуверенный наш первый поцелуй?
Я в
торговый двор на крыльях прилетел,
Взял
конфет, а мне сказали - не воруй!
Вот
так за разом раз я попадал на срок,
Но
я не переживал, ништяк, браток!
Время
шло, время часто убегало в тишину,
И
доверчивость, с какой ты веришь мне,
Вдруг
вернула ту далёкую весну,
Где
я любил тебя, жить без тебя не мог,
И
пацаны кричали мне: "Ништяк, браток!"
И я
люблю тебя, и отзвенел звонок,
И у
нас уже всегда...
Новый
год, порядки новые,
Колючей
проволокой наш лагерь обнесен,
И
все глядят на нас глаза суровые,
И
каждый знает, что на гибель обречен.
И все
глядят на нас глаза суровые,
И
каждый знает, что на гибель обречен.
Ах,
милая, зачем унылая
Зачем
с презрением так смотришь на меня,
Не
забывай меня - ведь я люблю тебя,
И на
прощанье дай разок поцеловать,
Не
забывай меня - ведь я люблю тебя,
И
на прощанье дай разок поцеловать!
Ах,
Новый Год, Москва салюты бьет,
А я
лежу в окопе - весь обледенел,
Сплошные
выстрелы, "катюша" снова бьет,
Над
головой снаряд немецкий пролетел,
Сплошные
выстрелы, "катюша" снова бьет,
Над
головой снаряд немецкий пролетел,
Я
буду пить вино-шампанское
За
очи карие, что сделали со мной,
Что
б жизнь казалась все больше лучше нам,
И
за веселым за шампанским умереть.
Я
не старый, но поверь уже седой
В
нашей жизни ничему не удивляюсь
Вдруг
припал к девчонке всей своей душой
И
что случилось, ничего не понимаю
И я
ждал и думал - может это зря.
Не
бывает в жизни то, что не бывает.
Чтобы
вдруг в дождливый вечер сентября.
Меня
кто-то своим сердцем согревает.
Холодный
вечер осенней сказки.
И
лунной ночью, моросящий звонкий дождь.
Он
шепчет мне, что я у женщин вечный гость.
Хоть
поздний час, а я вот жду, что ты придешь.
Под
звон дождя ну не сегодня-завтра хоть.
Постучали,
я открыл - а там она.
Извините
бога ради что так поздно.
Я
лишь только разобрал - "Мне не до сна.
И
одной так нелегко смотреть на звезды".
И
она мне со слезами рассказала.
Потому
что не могла уже молчать:
"Я
за дверью целый вечер простояла.
Плакала
и не решалась постучать"
О том, как женщины ходили
жаловаться на мужчин к Богу
Возле
леса слышны стоны,
Буйный
возглас: "Вошь ядрёный!",
Неприличные
рыданья,
Завыванья
на мужчин,
Лепет
женский, причитанья
И
сплошные обзыванья,
Вследствие
гнусного обмана
Сплошь
без выгодных причин.
Нынче
май, ну а в апреле
Беспробудное
веселье:
Маша
втюрилась по уши,
Ночь
гуляя напролёт,
Но
любимый и желанный
Предал
их любовь обману,
Испарился
с продавщицей,
А у
Маши уж живот!
Маша
всех мужчин ругала,
И
тут женщин набежало
Всех
обманутых окрестных
С
животами и с детьми.
Вмиг
наполнилась поляна
Жертв
насилья и обмана,
Сколько
ж можно измываться
Над
несчастными людьми?!
С
пня трухлявого орала
Та,
что двойню нагуляла"
Надо
кончить с ними разом,
Чтобы
знали, как бросать.
Бабы,
нам ли много надо?
Кто
бы шлёп с утра по заду,
Чтобы
нам на день грядущий
Настроение
поднять!"
Только
слезла с пня, как тут же
Две
жены одного мужа
Клялись
в верности с зароком
Мужиков
не отбивать.
Поносили
грубым словом
И
презрением суровым,
Ног
молчали проститутки -
Им
на это наплевать!
Бабы
скоро порешили:
"Мужиков
мы так любили,
Хоть
бы разик изменили,
Да
охрипнем, если врём!"
Тут
же разом все охрипли,
Кровь
пошла без срока цикла,
Даже
мама-героиня
Не
спаслась в знаменьи том!
Все
видели кряхтели,
Бабы
мести захотели
И
пошли толпою глупой
К
Богу с жалобой большой:
Чтобы
он мужей презренных
К
ним поставил на колени,
А
несчастных, кротких женщин
Покровительствовал
собой.
У
ворот в Раю смятенье,
Прутся
бабы без стесненья,
На
вратах - большая надпись:
"Если
грешная войдёт,
У
неё отсохнут груди
И
мужей уже не будет,
Потому
что эта дырка
Как
подмышкой зарастёт!"
Бабы
приостановились,
У
ворот толпой сгрудились,
Вроде
дёрнулись, решились,
Как
базарные весы,
Но
подумали, решили
И
ворота в Рай закрыли,
Дань
прельщенья, злого рока
Сей
запретной полосы.
И
толпа их поредела:
Это
ж бабы, знамо дело,
Без
мужчин ведь стонет тело
И
секс-шопов нету там.
Но
уже назад вернулись,
По
два раза натянулись -
О
как здорово заскучались
По
любимым мужикам!
Косой
осенний дождь мне смоет боль сердечную.
Ах,
как оно болит! В нем радость и тоска
И
входит тихо в дом одна душа беспечная,
К
другой душе родной придя издалека.
Я
возвратился! Здравствуй, мама!
Ну
что ты, перестань при сыне причитать!
Ну,
поседел слегка, а так - я тот же самый,
Ну
что ты, перестань... Ведь я вернулся, мать...
А
девочка моя не встретила как прежде
И
радости в глазах хватило на три дня...
Лишь
три забытых дня и восемь лет надежды
Остались
навсегда на сердце у меня.
Цыганка
говорит - накрутят срок, и скоро...
А,
значит, на этап по новой будут гнать
Туда
за горизонт, за решки, за заборы,
А
мама, как всегда, сыночка будет ждать.
Но
я вернусь опять - дождется мама
И
будет на крыльце при сыне причитать!
И я
скажу ей - мам, не плачь - я тот же самый,
Ну
что ты, перестань... Ведь я вернулся, мать...
Стало
так грустно вдруг,
Лишь
снег и луна за окном.
Звонит
мне как-то друг:
Приезжай,
посидим, попьем.
Я
поехал, гитару взял -
Там
девчонки и песен хотят,
И
попал с корабля на бал,
И
увидел в гостях тебя.
В
городском саду падал снег,
Я
по снегу к тебе иду.
Как
под музыку падал снег
В
городском саду.
Как
под музыку падал снег
В
городском саду.
В
каждом есть свой секрет,
Да
трудно в душе прочесть.
Есть
оно счастье? Нет?
Да,
где-то, наверное, есть.
И
вот, улетела грусть,
В
прошлом она уже.
Я
не с тобой, но пусть.
Ведь
ты у меня в душе.
Снег
шел тогда густой.
Вечер
смотрел в окно,
Помнишь,
а мы с тобой
Говорили
и пили вино?
Снегом
все замело
И
закружило судьбу
Мне
без тебя тяжело,
Я
без тебя не могу.
Погибают
пацаны утром солнечным,
Когда
все вокруг живет, пробуждается,
Когда
как слеза роса струйкой тонкою
По
траве и по цветам разливается,
Когда
птицы запоют песни звонкие
И
влюбленные, проснувшись, целуются,
Погибают
пацаны утром солнечным,
Когда
все рассветом любуются.
Погибают
пацаны днями светлыми,
Когда
там над головой небо чистое,
Днями
зимними, осенними, летними,
Когда
осень занесет землю листьями.
Погибают
пацаны днями хмурыми,
Когда
солнце пропадет за туманами,
Когда
ветер сумасшедший беснуется,
И
рыдают днем тучи рваные.
Пацаны
прошепчет ветер,
Пацаны
заплачут тучи,
Пацаны
на этом свете,
Нам
когда-то станет лучше,
Пацаны
пусть талым снегом,
Наша
боль уйдет ручьями,
Пацаны
ведь там на небе,
Все
равно вы вместе с нами.
Погибают
пацаны ночью черною,
Когда
люди не выходят на улицы,
Когда
кружит тишина черным вороном,
И
на небе крест из звезд нарисуется.
Погибают
пацаны ночью лунною
И
не спят во тьме ночной только матери,
И
гуляет смерть костлявая, глупая,
От
рождения до распятия.
Ты
нежно гладишь теплою рукой
Письмо
мое последнее к тебе,
Письмо
мое нечастое домой
И
думаешь, наверно, о судьбе,
Ты
думаешь, как встретимся опять,
Я
как всегда куплю тебе цветы,
Я
знаю, мама, ты устала ждать
А
ждать меня умеешь только ты.
Прости
меня, прости,
Прости
меня, прости,
Мамуля
мама мам,
Мамуля
мама
За
слезы твои, милая моя,
За
письма под подушкой в три строки,
За
сына своего прости меня,
За
приговоры в большем от руки,
За
праздники на кухне у плиты,
Посылку
с перевесом в триста грамм,
Которую
не приняли менты,
И
за малявы тайные друзьям.
За
старый твой и выцветший платок,
Который
за запреткой узнаю,
За
слово твое теплое - сынок,
За
ласку материнскую твою,
Прости
меня, я непутевый сын,
Слова
мои в душе, их нет в письме,
Прости,
я у тебя такой один,
Недолго
ждать - отпустят по весне.
Мама-мама,
прости, я себя загубил,
Свою
молодость под ноги бросил,
Я
как в детстве тебя по щенячьи любил,
А
под старость по волчьи забросил.
Где
ты, мама теперь? Напиши, отзовись,
Пред
тобой я хоть ныне покаюсь:
Пролетает
бездарно беспутная жизнь,
Не
живу я на свете, а маюсь...
Ты
меня родила, и упала звезда
В
лагеря, где не знают свободы.
Я
ищу ту звезду, только, думаю, зря,
Эти
долгие, долгие годы.
Выйду
я, а на воле не будет тебя,
И
тогда, с неотъемлемой силой
По
щенячьи, как в детстве, потянет меня
К
твоей, мама, заросшей могиле.
Я
пел под гитару, а ты в этот миг по карманам
И
руки по локти, да пусто до самого дна.
Я
пропустил через горло глоток окаянной,
Сплюнул
с презреньем и рявкнул: "Живи, мол, одна!"
Ты
мою жизнь от рубля распустила по ветру,
Сердце
в осколки разбила в воскресную рань,
Этим
внесла в свою жизнь препозорную лепту.
Душу
хоть Богу отдай, а ты все-таки дрянь!
Вроде,
иду я один босиком по Советской,
Где
три березы, где небо подпер обелиск.
Чувствую
взгляд твой назад, обернулся я резко
И
лишь увидел, как кружит осиновый лист.
Лист
пожелтевший под ноги прохожим ложится
В
самую грязь, под подошвы обшарпанных ног,
Словно,
меня приласкавшая ночью, девица
Просит:
"Мой милый, останься еще на часок!"
Я
перед зеркалом, лист тот - мое отраженье,
Где-то
слетел, а откуда не помню уже.
Как
в новобрачную ночь не хватает терпенья,
Если
увижу девчонку в одном неглиже.
В
лирику бью, только часто с отмашкой бывает
Вот
она - грань, и за ней уже можно рыдать
Переступаю,
да только в душе утихает,
Гаснет
по-тихому и все же аккорд надо брать.
Чую,
Коля, бабы - просто лярвы!
Странно,
но покою не дает
Мысль,
что опять я с нею лягу,-
И в
башке сплошной круговорот.
Пригуби
стаканчик, посоветуй,-
Сбегать
ли еще на Силикат?
Да,
Колян, какое нынче лето,-
В
Перемерках все друзья сидят.
Мы
вчера с Валеркой обсудили
Наболевший
жизненный вопрос:
Те,
кто нас когда-то и любили,
Все
назад просились, но - отсос!
Я
не грубый, Коля, и не жадный,-
Но
когда ломаются при мне,-
Извини,
но я... Ну, ладно, ладно,-
Просто
я всегда так по весне.
Помнишь,
были годы - были бляди,
На
Горбатке в ЦПХ - притон.
Из-за
бабы мы избили дядю,-
Я
ему сорвал тогда погон.
Это
раньше было, а сегодня
Мы
с тобой хорошие друзья,
Помнишь
первый вечер новогодний -
Когда
всех трезвей был ты и я?
Ну,
давай еще стакан - и хватит,
Уж
последний прозвенел трамвай...
Кстати,
что за баба там в кровати?
Ах,
мне день рожденья? - Ну, давай...
А
по весне моя душа летает на закате дня,
Над
белой церковью кружа, зовёт за облака меня,
Туман
над озером плывёт, а сердце аж заходится,
Зовёт
душа меня, зовёт, а мне сто граммов хочется,
А
мне сто граммов хочется...
Постой,
душа моя, постой,
Я
за тобой, я за тобой,
Махну
сто граммов не спеша,
И
полечу с тобой, душа,
И
полечу с тобой, душа...
А
по весне, эх, благодать, цветочки распускаются,
Душа
изволит полетать, во всех грехах покаяться,
Зовёт
душа меня, зовёт, а сердце аж изводится,
То
в гости к девочкам зайдёт, а то в кабак попросится,
А
то в кабак попросится...
Я
закрою глаза, я забуду обиды,
Я
прощу даже то, что не стоит прощать,
Приходите
в мой дом, мои двери открыты,
Буду
песни вам петь, и вином угощать.
Буду
песни вам петь про судьбу и разлуку,
Про
весёлую жизнь и нелепую смерть.
И
как прежде в глаза мы посмотрим друг другу,
И
конечно, ещё мне захочется спеть.
И
тогда я спою до слезы, до рассвета,
Будет
время дрожать на звенящей струне,
А я
буду вам петь и надеяться где-то,
Что
не скажете худо никогда обо мне.
Я
закрою глаза, я обиды забуду,
Я
прощу всё, что можно, и всё, что нельзя,
Но
другим никогда, видит Бог, я не буду,
Если
что-то не так, вы простите меня...
А
мне так не хочется долго глядеть
На
этот чужой горизонт,
Палящее
солнце зашло за мечеть,
В
Россию уехал Кобзон.
Он
пел нам Высоцкого и поправлял
Свой
потом облитый парик,
А
мы подпевали: "Когда ты упал
Со
скал, я заплакал, старик..."
Как
редко бывают такие часы,
Когда
пуля песню не ждёт.
И
раны на них не успеют зажить,
И
вечером снова с поход.
А я
после боя заплакал, не смог,
И
руки тряслись прикурить:
Я
видел, как Витькины и цинковый гроб
Останки
несли хоронить.
А
там, у развилки примята трава,
и в
ней муравейник патрон.
Колюха,
земляк, буйная голова,
Душманов
лепил, как ворон.
Но
глупая пуля пробила висок,
И
Колька кивнул головой,
А
мать ведь просила: "Николка, сынок,
Скажи,
что вернёшься живой!"
В
Афгане сегодня хорошая весть:
Приказ
вышел, скоро домой,
Но
сердце останется мысленно здесь,
И
радости нет, что живой.
Приеду
я в Тверь из афганских полей,
Здесь
дома тепло и светло,
И
только открою знакомую дверь,
Скажу:
"Мам, тебе повезло!"
Про Таню Сытину и всех остальных
Ректор
кашлял в кулак, крепко тужился,
Делал
вид, что вниманья заслуживал,
Графином
бренчал - не с похмелья ли, а?-
Да,
ему нынче не до веселия!
Со
студентами - нервы струнами,-
Флюс
- декан его часто подтрунивал...
Что
чесать язык - дело прошлое,-
А
намедни его огорошили.
В
среду вечером телефон звонит,
И
инкогнито в трубку говорит,
Что
студентка его - Таня Сытина -
Тест
на СПИД прошла положительно.
Ректор
к ужину не притронулся,
Даже
сто грамм не тяпнул для тонуса,-
Ну,
попробуй тут не расстроиться:
Они
ж спали с Танюхой на Троицу!
В
институт пришел - туча черная,
Уж
не в радость и степень ученая,
И
хватил его вдруг озноб с хандрой,
Вызывает
сам лично завкафедрой.
У
завкафа лицо неопрятное,
И
глаза под бровями попрятаны,
И
сказал он, вздохнув, с многоточием:
"Значит,
братья с тобой мы молочные!"
И
назначили вместе собрание -
Осудить
эти шалости Танины,
Чтоб
вопрос ставить об отчислении
За
ее, так сказать, поведение.
Всем
и верилось - и не верилось,
Танька
ж шла вразнос - ко всем клеилась,
Даже
Флюс - декан с больным копчиком
Из-под
линз косил ей под кофточку.
Танька
Сытина - девка видная,
Ну,
за что ее - не обидно ли?
Вдруг
- откуда хвосты и задолженности,-
А
ведь с ней кувыркались все должности.
Уши
чистили, что не учится,
Инженер
с нее - не получится,
И
вожак комсомольский охаживал,
А
ведь звал на пикник, тварь продажная!
Таньке
выговор вдули по пятое,
Приплели
отца - пьянь проклятую,
Ректор
выступил сам в заключении:
"За
хвосты ее - к отчислению!"
И
по домам пошли с чувством муторным,
У
завкафа в груди - звон к заутрене,
Ректор
слег в кровать от давления
И
стучал в тоске брэйк коленями.
В
воскресение телефон звонит,
И
инкогнито в трубку говорит,-
Ректор
на ногах еле выстоял,-
Таня
Сытина, сказали,- девка чистая!
Он
в институт, бегом, да все насвистывал,
И
завкафу коньяк на стол выставил...
Таньку
Сытину снова приняли,-
И
все пятерки в зачетке по линии.
И
пролетело все, словно в форточку,-
Флюс
- декан снова зырит под кофточку,
А
вожак комсомольский заточенный
От
винта схватил да с пощечиной!
Я
брёл по осенней дороге домой
Под
взглядом неоновых ламп,
И в
сумерках ели тянулись за мной
Пушистыми
тенями лап.
Колючая
изморось, злая судьба,
Какая-то
старая боль...
И
месяц окликнул и тихо позвал:
"Пойдём,
погуляем с тобой!"
И в
памяти всплыли забытые песни
И
скромный родительский стол,
Где
в праздники наши сидели все вместе,
Все
вместе, никто не ушёл.
И
близится он, одиночества вечер,
Уже
не забыть никогда
Ту
с первой любовью далёкую встречу
Одну
для меня навсегда.
Мы
долго бродили по старой Твери,
Где
детство осталось моё,
Где
на кон жетоны я ставил по три,
Жалея,
что первым не бью.
Где
службу стоял сын и крёстная дочь,
Простить
я себя умолял.
Вот
белая Троица в звёздную ночь
И
дом, где крестили меня...
Прокурору
зеленому - слава!
Леха
в городе в бесте сидит,
Есть
у Лехи вино, и есть лярвы,
И
покушать большой аппетит.
Но
не можно на улицу Лехе -
Ну
а это ему - как серпом...
Свежесть
лета почуя на вздохе,
Леха
ставни открыл вечерком...
И
вскружила свобода немного -
Он
задумал пойти погулять,
Для
блезиру прикинулся строго,
Взял
наган, если что, пострелять.
Леху
бабы безумно любили,
В
Лехе был озорной огонек,
И
когда ему срок накрутили -
С
ним любая пошла бы на срок!
Что
ему там в башку залетело?
Девку
в форме ментовской засек,
Как
эсэсовка шла из отдела...
Что
ты, Леха! Повяжут - и срок!
Вздумал
Леха ее нашампурить -
О,
рисковая дурья башка! -
И
сумел-таки мозги запудрить,
Ей
про звезды задвинул лишка...
Проводил
ту ворону до дому,
Комплименты
развесил с умом.
Согласилась
на стрелку гулема, -
Ох,
понравился ей Астроном!
Прихиляла
она при параде
Даже
раньше на десять минут.
Ой,
не смейтесь же вы, Бога ради,
А
то Леху сейчас заметут!
Леха
долго не любит супонить.
На
пороге, разинув свой рот,
Телеш
крикнул: "Смотри-ка, Японец,
Леха
ж в гости ментовку ведет!"
Телеш
ноги по-быстрому сделал,
Что-то
Лехе напомнил про СПИД...
А
за Лехой уж "хвост" из отдела,
Шпик
ментовский за Лехой следит.
Поломалась
для виду девица,
Но
недолго - разделась, легла
Леха
сунул - и в ванну помыться...
И
она его снова ждала.
Распахнув
на софе одеяло,
Она
слышит за дверью шаги:
"Наконец-то!
А то заскучала!" -
В
голове побежали круги...
Кто
бы видел ее удивленье:
Обборовшись,
как видимо, груш,
В
бронежилете, во всем снаряжении
"Руки
вверх!" ей приказывал муж!
Опер
Рогов секунду подумал:
"Пристрелить
эту блядь или как..."
Но
потом между ног смачно плюнул
И
сержанту заехал в шнопак.
Тут
же с ним, опустив автоматы,
Свои
взгляды уставя на пол,
Из
ОМОНа стояли ребята...
Астроном
огородом ушел.
Если
Леха задумал что сделать,
Значит,
сделает, - что говорить!
Не
впервой огородами бегать!
С
детства Леха любил пошалить.
Пусти
меня ты, мама, пусти меня, родная!
Пусти,
ведь мне идти пора!
В
"Лазурном" шум и песни, и там братва гуляет,
И
не мешают мусора.
Там
ждут меня девчонки, там ждут меня ребята,
Они
все песен моих ждут.
Про
наш любимый город, где выросли когда-то,
Они
со мною подпоют.
Они
все отсидели подолгу и помногу,
И
были в розыске не раз,
Андрюха
и Володя, Леха и Серега -
У
нас ребята - высший класс!
У
нас такие ходят фартовые девчонки.
Они
ж с ума меня сведут!
Из
плеч - в чулочках ноги, разрезы на юбчонках...
И
на край света уведут!
Я
Тверь люблю как маму, люблю свой город детства,
И
нет России без Твери,
Санкт-Петербурга,
Тулы, Ростова и Смоленска,
Где
по этапам нас везли.
Здесь
живут мои друзья, и, дыханье затая,
В
ночные окна вглядываюсь я...
Пусти
меня ты, мама, пусти меня, родная!
Пусти,
ведь мне идти пора!
В
"Лазурном" шум и песни, и там братва гуляет,
И
не мешают мусора.
Сердце
девичье верило, сбудется,
В
жизни счастья настанет пора,
Но
не думала Роза, что влюбится
По
уши в молодого вора!
И
не долго то счастье покоило
Бархат,
золото, шелк и рубли.
Только
сердце недоброе чуяло,
На
седьмицу за ним и пришли.
И
казалась разлука ей вечностью,
Ненавидела
Роза ментов,
"Разлучили!"
- кричала сердечная,
"Посадили
на восемь годков"
И
писала она письма длинные,
Колыма,
Магадан, дальний край.
Время
часики мерят старинные,
А
кукушка кукует - встречай.
Сердце
екнуло, ой, что-то сбудется.
Как-то
парень в окно постучал.
Пригласила
домой гостя с улицы,
Милый
весточку с другом прислал.
Передал
ей привет от любимого,
Два
годочка осталось скучать,
Роза
стул сразу гостю подвинула,
Есть
он Бог по всему и видать.
Да,
Вы садитесь за стол, не побрезгуйте,
Отобедайте
в доме моем.
Кабы
Розочка знала про беды те,
Что
пришли к ней под вечер с парнем.
Он
поел, а потом и попарился,
Стала
кровь в его жилах играть.
И
на кореша бабу позарился,
Про
него стал фуфло ей толкать.
Мол,
кентуха откинулся осенью,
Был
досрочно он освобожден.
И
добавилось Розочке проседи,
Как
поверить, что это не сон.
Ну
а тот все толкал, как кормили вшей,
И
какой он ему первый друг,
И
еще будто с лярвою тамошней,
По
амнистии двинул на юг.
Как
же жить ей, скажи, после этого,
Шесть
годков, как один, день за днем.
Все
ложилась в кровать не согретую,
И
все сны ее были о нем.
А
гостек к ее сердцу разбитому,
Словом
ласковым ключик нашел,
И
поднес Розе стопку налитую,
Стал
с ней жить да глумиться козел.
И
она к этой суке доверчиво,
Прижималась
в постели бочком.
Но
к другой он ушел как-то вечером,
А
ей оставил долги с трипаком.
Сколько
слез было, сколько страдания,
Как
она проклинала пору,
Когда
первый раз шла на свидание,
Вечерком
к молодому вору.
Восемь
лет пролетело и вспомнила,
Милый
был бы как-раз в этот день.
Только
рюмочку горькой наполнила,
За
окном вдруг увидела тень.
Он
вбежал к ней как сойка влюбленная,
Наконец-то
мы Роза с тобой,
А
она ему финкой каленою,
В
грудь ударила за упокой.
Он
смотрел ей в глаза опечаленно,
И
без гнева с улыбкой сказал.
Поцелуй
же меня на прощание,
И
со вздохом последним упал.
Перед
ней он как перед иконою,
В
чем сумел заработать за срок
Фофаль,
кемель, да ксива казенная,
Да
для нее оренбуржский платок.
Потерев
ладонью по небритому лицу,
Глядя,
как подкатывает "Волга",
Сплюнув
сигаретку, вышел Витька на крыльцо
С
чувствами исполненного долга.
Он
прошёлся с понтом, как по правде постовой,
Вслед
в окошко помахала Надя.
Вежливо
таксист сказал, не глядя на него:
"Парень,
у тебя щека в помаде!"
А в
окне за белой тюлью виден силуэт,
"Я
вернусь, и вместе побалуем"
Сам
причмокнул, вспомнив, как берёт она минет
И
застыл с воздушным поцелуем.
Он
смотрел в глаза и видел сладкую печаль,
Хоть
и знал, что больше не вернётся,
Всё
равно на Пасху быть с шампанским обещал,
Надька-дура
верила - дождётся.
Витька
не жалел, он перешёл свой Рубикон,
Это
было даже интересно.
Свой
последний козырь он вчера швырнул на стол
И
ушёл, а дальше всё известно:
Потерев
ладонью по небритому лицу,
Глядя,
как подкатывает "Волга",
Сплюнув
сигаретку, вышел Витька на крыльцо
С
чувствами исполненного долга...
Когда
зима с ума сойдёт под звон капели
И
лярвы дольчики натянут до грудей,
Кошачий
март войдёт в права с сырной недели,
Вдруг
замурлычет и разбудит всех блядей,
Я
от одной такой проснувшейся устану,
На
ваши дольчики я маха не клюю,
Я
вспомню центровую девочку Светлану,
А
остальные мне признаться ... всё равно!
Я
напоследок наливаю полстакана
И
выливаю той проснувшейся в мурло
За
что же, Светочка, ты любишь хулигана
Ведь
я-то знаю как такое тяжело
Такси.
Возьми на Миллионную, годится
Ну,
ты с плеча за полминуты четвертной
Я
еду, шеф, к своей шикарнейшей девице
И
мне не хочется базар вести с тобой
Ах,
Света, Светочка, Светланочка, Светуля
Ты
лучик света в тёмной уркиной судьбе
Сквозь
катаклизмы пьяных драк, суды и пули
Я
возвращаюсь каждый раз к одной тебе
Настойчиво
меня ведёт к тебе сознанье
Как
только выпью, ну уж ты меня прости
И
будут слёзы, поцелуи, обниманья
Когда
сквозь оттепель примчит к тебе такси
Я с
виду франт - перчатки, галстук и ботинки
Жаль
без цветов, но что поделать - на нуле
Но
я сегодня не к Наташке, не к Иринке
Я
еду к Светочке, Светуле, Светуле
Звонил,
и с первого гудка упала двушка,
А
значит, ждёшь меня, хорошая моя
Я у
подъезда, вот он я, встречай, подружка
И
расплатись за тачку, нету ни копья
А
ты ждала меня в подаренной мной шубке
Из-под
оборки край халатика торчит
От
нетерпения прикусывая губки
Твоё
сердечко оглушительно стучит
Мой
поцелуй тебе прекраснее фиалок
Тех,
что когда-нибудь я всё же подарю
И
мы растаем где-то в дебрях коммуналок
И
встретим ласками весеннюю зарю
На
кухне, щурясь, вечно пьяные соседи
С
полночной тупостью глядят на мой прикид
Привет,
кирюхи, скоро мы отсюда съедем
В
коттедж у рощи, где с балкона чудный вид
И
нам со Светкой не страшны любые бабы
Ты
ж мне одна толчок в поэзии дала
Пусть
Городницкий там поёт про баобабы
И
делит ночь с женой французского посла
Лишь
тот узнает всё блаженство жизни,
Кто
сам у края пропасти стоял,
Кто
как слепой, опасностей не видел,
Споткнулся,
и чуть всё не потерял,
Лишь
тот поймёт, запомнит и оценит
Всё
то, что он до этого имел,
Кто
за какой-то миг всю жизнь изменит,
Кто
за какой-то день вдруг постарел.
Лишь
тот узнает, что такое воля,
Кто
выл по-волчьи в четырёх стенах,
Кто,
задыхаясь от душевной боли,
Узнал
и понял, что такое страх,
Кто
километры взад-вперёд отмерил,
Кто
есть не мог, не мог ночами спать,
Лишь
то поймёт, запомнит и оценит,
Что
значит в этой жизни слово "мать".
Тусклой
свечкой застыло окно, тишина,
И
играет с ночным фонарём вольный ветер,
А
на грешным, свобода, как воздух, нужна,
Ведь
она, пацаны, как и мать, всех дороже на свете!
Свобода
снится молодым и старым,
Не
хочется в неволе умирать,
А
ветер вдаль уносит караваны,
И
птицы могут в небе погибать.
Весною
распускаются деревья,
Растает
потихоньку поздний снег,
Ты
дай нам Бог, надежды и терпенья,
Ведь
без свободы гибнет человек...
Когда
отдыхающие в Селигере плескались,
На
мостике лодочник в тельнике трубку курил.
Мы
плыли на лодке с тобой, и, я помню, смеялись
И
пили сухое вино, я весь вечер шутил.
Играла
вода под веслом голубым перламутром,
И
брызги серебряным светом слепили глаза.
Как
ты поцелуем будила меня рано утром,
Так
ласково, словно бы что-то хотела сказать.
Во
мне пробудились все чувства, уснувшие прежде.
Я
думал, уже никого не смогу так желать.
Но
все-таки там где-то в сердце теплилась надежда
Найду
я свое, сколько можно по тюрьмам терять.
И
вот та мечта, что так долго меня согревала,
Забила
ключом, утолила мне жажду души,
К
плечу прикоснулась, прижалась, его целовала,
А
если сердилась, то - чтобы окурки тушил.
Этап.
Вновь удары судьбы, как по рельсам колеса,
Стучат
и стучат, увозя от тебя далеко.
Я
знаю, одной тебе тоже на воле непросто -
Ведь
ждать и сидеть одинаково нам нелегко.
Я
сплю, и мне снится: ты будишь меня рано утром
И очень
не хочется мне открывать своих глаз.
Играла
вода под веслом голубым перламутром.
Прости,
я все это забыл, а вот вспомнил сейчас.
А
вот вспомнил сейчас.
А
вот вспомнил.
Прости,
я все это забыл.
Ну,
вот так, ожидая меня в этот вечер,
Ты
не спишь и торопишь вечерний звонок,
Но
не знаешь, что наша не сбудется встреча,
Я
сорвался, и на год добавили срок.
На
часах стрелки встретились, било двенадцать,
Ты
всё ждёшь, и чем дольше, чем больше грустишь,
Накрахмалена
скатерть, еды мне на год обожраться,
И
вино, и салфетки, и ты ждёшь, не спишь.
Это
всё я в душе представляю и знаю:
У
окна, в синем платьице, сшитом тобой,
Ты
стоишь, слёзы льёшь и тихонько вздыхаешь:
"Обещал
ведь ко мне, а наверно, вернулся домой"
А к
утру на душе затаится обида:
"Ведь
писал, что к жене больше ты не ногой.
Это
искренне было, и даже по почерку видно,
Всё
равно никому не отдам, ты теперь только мой"
Ты
всю ночь перечитывать будешь те строчки,
Где
пишу, когда выйду и как меня ждать.
Ты
не спутала, верно, сегодня, но я ведь просрочил,
Ты
ведь даже моих корешей в гости бегала звать.
Кумовой
баландёр начирикал в отделе
За
дела, я ему эту масть не простил.
А
менты отрицало на бур зацепили,
Били,
суки, и я к ним с повинной решил!
Ты
прости, что так вышло, но только иначе
Я
не мог, даже ради свободы молчать.
Ты
узнаешь об этом, и может, с обиды заплачешь,
И
дай Бог тебе, глупенькой девочке, это понять.
Тишина.
Наши свечи зажжены вновь.
Как
приятно и мило без лишних слов...
Хоть
печально, но эта печаль красива.
Я
давно так душою не отдыхал,
Взял
гитару, мелодию написал
И
слова, как с листа, хоть строчки ложатся криво.
Тишина
и я слышу звучит рояль
Так
торжественно, словно моя печаль,
Не
иначе он - милый души моей новый подельник.
А
как хочется незнакомых рук
И
чертовски приятных и влажных губ,
Женской
нежности и тишины всю неделю.
Пусть
все женщины вспомнят обо мне,
Те,
которых любил я как во сне,
Только
ночь с ними был, а на утро оставил сразу.
Только
лишь одну не оставлю я.
Это
- вера, надежда, любовь моя,
Ту,
кого я любить больше жизни до смерти обязан.
Я
спою, и стакан через край налью
Да
и выпью - за что никогда не пьют -
Что
бы с верой меня на крыльце незнакомом встречали.
И
уж если сел - то сиделось всласть
Да
что б мама ждала да не заждалась,
Да
что б жив был друг, с кем мы пьем напролет ночами.
Тишина.
Наши свечи зажжены вновь.
Так
приятно и мило без лишних слов,
Хоть
печально, но эта печаль красива.
Если
свечи потухнут - есть звезда,
Та,
которая будет гореть всегда
Это
вера, надежда, любовь моей жизни - Россия!
Розы
с острыми шипами
Рвал
я голыми руками
Только
для тебя.
Я
один в ночном подъезде
Под
гитару пел я песни
Только
для тебя.
Был
я с детства парень грешный,
Воровал
в саду черешню
Только
для тебя.
И
писал стихи украдкой
В
твою школьную тетрадку
Только
для тебя.
Только
для меня
Доставал
ты звёзды с неба,
Только
для меня.
Только
для меня
Улыбался
так нелепо,
Только
для меня.
Только
для тебя
Сорок
струн порвал без толку,
Только
для тебя.
Только
для меня
Сделал
первую наколку,
Только
для меня.
Повзрослел
ты очень рано,
Казино
и рестораны
Только
для меня.
Криминальные
таланты,
Соболя
и бриллианты
Только
для меня.
Мне
казалось, так и надо
Всё
тебе, моя отрада,
Только
для тебя.
Ты
ж меня сдала, я понял,
И
наган свой приготовил
Только
для тебя.
У
каких ворот откроют замки
И
каких петель несмазанный скрип
Мне
вернут свободу с легкой руки.
Я
запомню навсегда этот миг.
Черной
скатертью на стол ляжет ночь,
Мягким
веером махнет листва,
И
березка - пятилетняя дочь -
Не
заметил, как она подросла!
Посмотрю,
как мать откроет окно.
Сколько
раз к ней приводили лишь сны.
И
на небо, там пошире оно,
Посмотрю
уже с другой стороны.
Свежий
ветер прилетит из полей,
Я с
ним там, за этой стенкой дружил.
Из
тюремных долгих серых ночей
Он
гулять меня с собой уводил.
Уводил
меня, на волю все звал,
Через
тени, что на вышках стоят,
Срок
скостил и по статье оправдал,
Уводил
да возвращался назад.
Он
прощался, скорой встречи желал,
Но,
как часто говорят, на беду -
Кого
ждут, вернулся к тем, кто не ждал,
Да
только я ему назло все же жду.
У
каких ворот откроют замки,
И
каких петель несмазанный скрип...
Очень
много на земле красавиц,
А
скольких я глазами проводил!
И
хранит мне преданная память
Тех,
кого когда-то я любил.
По
Парижу мы с Нинель ходили,
Целовались
в щёчки и взасос,
Но
когда они мне предложили:
"Оставайся!"
- ноги я унёс.
Дура
ты, Нинель, какая всё-таки же дура ты,
Я ж
без Твери как туча хмурая,
И я
махаю вам рукой,
Я
еду в Тверь к себе домой.
И
уже Берлин меня встречает:
"Гутен
морген, господин артист!"
И
Мадлен так нежно обнимает,
И
вальс играет аккордеонист.
И
Мадлен сказала: "Вы поверьте,
Будем
жить мы с вами хорошо"
Подарила
трусики в конверте,
Чтобы
никуда я не ушёл.
Дура
ты, Мадлен, какая всё-таки же дура ты,
Я ж
без Твери как туча хмурая,
У
нас суды и мусора
И
два действительных вора.
Я
бы с ними, может, и остался,
Хоть
хорош Берлин, хорош Париж,
Но
никому душой не открывался,
Хоть
симпатий к ним не утаишь.
И
уже когда домой прибуду,
Тверичанку
в гости приглашу,
Вот
оно, тверское наше чудо,
Здесь
я по-особому дышу!
Россия
умница, какая всё-таки ты умница,
И
ни к чему мне тучей хмурится,
Осташков
бежит в Волочок,
Полно
у нас девчоночек.
Что
ж ты, фраер, сдал назад
Не
по масти я тебе
Ты
смотри в мои глаза,
Брось
трепаться о судьбе.
Ведь
с тобой, мой мусорок
Я
попутала рамсы
Завязала
узелок
Как
тугие две косы
Помню
как ты подошел,
Как
поскрипывал паркет,
Как
поставил на мой стол
Чайных
роз большой букет.
Я
решила ты - скакарь
Или
вор-авторитет.
Оказалось,
просто тварь
Брал
на понт, тушите свет.
Ты
весь вечер флиртовал
И
разжег в груди пожар
А
когда поцеловал -
Миша
смазал в лузу шар
Как
узнали, что ты мент
Кипишнулся
в баре стог,
Все
растаяли в момент,
Тут
облава и гоп-стоп
Сели
в бест на долгий срок,
Хоть,
спасибо, не метут,
Но
меня, мой мусорок,
Все
ментовкою зовут!
Ты
со мною говорил,
Не
разбрасывая слов,
Целовал
и много пил
За
меня и за любовь
Ты
ж с иголочки ходил -
Лярвы
пялили глаза,
А
вчера как дверь открыл -
Я
попятилась назад.
На
тебе, мышиный туз,
Был
майорский макинтош
И с
кокардою картуз -
На
себя ты не похож!
А
когда узнал, кто я,
То
разлил на стол вино,
И
сказав: "Приду на днях",
Не
вернулся все равно!
Чуть
моросящий дождик портил весь этюд,
Продрогшие
прохожие спешат домой,
Ушёл
на Капашара в парк восьмой маршрут,
Ты
без зонта идёшь по лужам, Боже мой.
Случилось
просто так, под моросящий дождь
Попали
оба мы весенним вечерком.
Обычно
с женщиной два слова не найдёшь,
А
вот с тобою говорили обо всём.
За
разговорами пол города прошли,
И
фонари, встречая, провожали нас.
Какой
чудесной ночью Тверь с тобой нашли,
Ведь
я такой её увидел в первый раз.
Я
проводил тебя на Головинский вал,
Ты
неожиданно сказала: "Мы пришли"
Случилось
то, о чём я думал и желал:
Ты
пригласила в дом и мы к тебе зашли.
Мы
пили чай с баранками и ели торт,
И
ты под утро расстелила нам кровать.
Я
не сказал тебе, что я - в законе вор.
Воров
девчонкам разве можно целовать?
А я
проснулся - на столе записочка:
"Я
буду в шесть, ключи оставишь под крыльцом"
Ты
даже не догадывалась, кисочка,
Кого
пустила этой ночью к себе в дом.
Менты
нагрянули и сели на тебя,
И
били по лицу, как лярву сутенёр.
Тебе
бы только лишь ответить за себя:
"Не
знаю, был, ушёл" - и кончен разговор.
И
всё же чем тебе я сердцем подошёл?
И
за ночь отогрелась у вора душа,
Как
ни с одной, с тобой мне было хорошо,
Но
разве им понять, ушатым легашам?!
Перед
тюрьмой ты простояла целый день,
А
там сказали, что меня не привезли.
Две
сумки с дачками и за плечами тень
Тебя,
наверное, согнули до земли.
Ты
ж не обязана меня десятку ждать
И
пишешь ксиву, что не хочешь на аборт.
Ведь
я состарюсь, только воли не видать...
Благодарю
за чай с баранками и торт!
Расстели
мне помягче постель,
Баба
Маня, я очень устал,
И
закрой на щеколдочку дверь,
Клонит
в сон, я давно так не спал.
Мало
ль в жизни бывает забот,
Любка
Муриха с Кинчем сошлась,
Взбей
подушку, баб Мань, да вот-вот
Уж
я им, падлам, сделаю всласть...
Ну
и морс у тебя, как хмельной,
С
погребка, аж потеет стакан.
Ты
ж была, баба Мань, молодой,
Да
с войны всё ждала мужика.
Да
со штрафбата кто мало пришёл,
Срок
скосил, пал от пули шальной,
А
помнишь, батьку, когда сын колол,
Да
взял вышак перед самой войной.
А
может, лучше так, к стенке спиной
Чем
в капустном яру загнивать?
Когда
вёл его пьяный конвой,
Я ж
кричал ему вслед: "Батя, бать!"
Да
что та, чёртова, под молотки,
Я ж
в упор по конвою стрелял,
А
они хохотали, волки
На
губами мой сделанный залп.
Свет
гаси, а о бабах потом:
Разбередишь
и сон отобьёшь.
Любку-стерву
с Кичманом-котом
Раздавлю,
как поганую вошь.
На
Слободке найдёшь корешей,
Передашь
им маляву одну...
Ну,
спокойных, баб Мань, нам ночей.
Отсижусь
у тебя и рвану!
Иногда
мне кажется,
что
я не выживу здесь и сорвусь.
Но
откуда-то берутся силы.
Это,
наверное, потому что у меня есть ты.
А я
мысли свои, как окурки тушу,
Третьи
сутки я в БУРе уже зависаю,
И в
барак возвращаться, никак не спешу,
Я
по сучьему шёпоту здесь "отдыхаю".
Пар
клубит изо рта – не беда,
И
ещё протянуть бы чуть, чуть.
Поломать
может жизнь это - да,
Но
не всех удается согнуть.
И
досадно конечно, встречать новый год,
Из
закуски, имея одну только пайку,
Холод
крепко в объятия ночью берет,
И
ныряет заточкой меж рёбер под майку.
Чифирнуть
бы ништяк, да - голяк,
Только
иней на речке искриться,
И
пока я ЗК.
Это
так, до звонка будет длиться.
В
эту ночь загадаю, не фант, не успех.
До
весны дотянуть бы, а там уже лето,
И
тогда уж тепла точно хватит на всех.
Не
замерзнуть душой бы, ведь главное это!
Ты
не плачь, дорогая моя,
Хоть
последний звонок так далёк,
Дождь
в окно постучит, это я.
Ведь
когда-то же кончится срок.
Пар
клубит изо рта – не беда,
Чифирнуть
бы ништяк, да - голяк,
Ты
не плачь, дорогая моя,
И
пока я ЗК это так...
Пар
клубит изо рта – не беда,
Чифирнуть
бы ништяк, да - голяк,
Ты
не плачь, дорогая моя,
И
пока я ЗК это так...
А в
Париже ночь на крыше
Опускается
и тише,
Тише
звук аккордеона,
Затихает
шансонье.
Разлетаются
все музы,
И
поддатые французы
Вынимают
мелочишко
Из
потёртых портмоне.
Ну
а мы стоп-кран как вынем,
И
ему на кепку кинем,
Скажем
так: "Сыграй, маэстро
В
русском жанре что-нибудь,
Чтобы
сердце защемило,
Чтобы
грусть-тоска накрыла,
Чтобы
я по-царски принял
Пол
стаканчика на грудь.
Давай
шансонье!
Давай,
играй для меня,
Играй!
И пой, по-французски мне пой
Про
то, как вернусь я домой.
Во
французском ресторане
Водка
русская в стакане
И в
кармане много money,
Только
в сердце пустота.
Нет
друзей и нет общенья,
Куража
и настроенья
И
при выходе не встретишь
Обнаглевшего
мента.
Только
звук аккордеона
И
родной мотив Шансона,
Будто
дома, будто дома,
Даже
слёзы на глазах.
Так
играй, играй, родимый,
Мы
с тобою побратимы,
Только
ты в своём Париже,
Ну
а мы, браток, в гостях!
Электричка
придет и уйдет.
Я
останусь на несколько дней,
Чтобы
время прошло без забот,
Чтобы
встретиться с феей своей.
Может,
мне не хватает уже
Ее
добрых и ласковых глаз.
Что
поет у меня на душе -
Может
ей не хватает сейчас.
Муза,
хватит сидеть взаперти!
Будем
петь и всю ночь будем пить.
Ведь
допить - это значит уйти,
Как
не хочется мне уходить.
Мать,
не жди! Нынче пьяная дочь
Лишь
под утро вернется домой.
Дочь
твоя, баловница, всю ночь
Мне
дарила душевный покой.
Я
уснул на чужой простыне,
Словно
путник у райских ворот.
Осторожно
так, пьяному мне
Фея
руки на плечи кладет.
Запорошенный
снегом перрон,
Электричке
недолго стоять.
Я
войду в этот сонный вагон,
Чтобы
завтра приехать опять.
Вот
и все. Это было вчера.
Наша
тайна с тобой оказалась напрасна.
И
последнюю ночь я не спал до утра,
Я
прощался с тобой, говоря тебе: "Здравствуй!"
Вот
и все. Это было вчера.
Вот
и все. Это было вчера.
А
хотел, я бы смог без причины остаться...
Свет
в прихожей горит, в комнате полумрак,
А
ты ждешь. Я приду и начну объясняться.
Вот
и все. Это было вчера.
Вот
и все. Это было вчера.
Словно
сладостный сон, ни на что непохожий,
Только
ворох золы, все, что есть от костра,
Только
дождик и музыка в день непогожий -
Вот
и все. Это было вчера.
Вот
и все. Ничего не вернешь.
Недопитый
бокал. Недолюбленной ночи.
Мы
расстались с тобой. Играл музыку дождь.
Мы
расстались, а он ничего знать не хочет.
Вот
и все. Ничего не вернешь.
Вот
и все. Пожелтела листва.
Осень.
Грустная осень. Прости, я жалею,
Что
стихами лежат для других все слова,
Как
листва в Горсаду на промокших аллеях...
Вот
и все. Пожелтела листва.
Та,
которая мне была дороже всего на свете и ты.
Мне
не верится, что она это ты.
Шел
дождь, когда меня закрыли,
И
шел дождь, когда я освобождался.
Два
дождя. Разлука и встреча.
Вот
и все.
Эти
слёзы, заплаканный взгляд,
Это
имя не рядом со мной.
Мне
никак возвратиться назад,
мне
никак к ней с цветами весной.
Эта
боль не пускает к другой,
Эту
боль невозможно прогнать,
Ведь
с тех пор, как расстались с тобой -
Ни
придти, ни письма написать.
А
где-то там так долго падал снег,
И
летний зной сменяет листопад.
И
сколько б не было счастливых дней,
Они,
как птицы, улетят
И
унесут её с собой,
Оставив
боль.
Я
колол её имя навек,
Я
ей столько стихов посвятил.
Мою
боль засыпал белый снег,
Я
ей сердце своё подарил.
Сколько
видел я с ней ярких снов,
Я
глядел на неё, не дыша.
Мне
никак к ней с букетом цветов,
Мне
никак, только плачет душа...
Чем
живешь, Россия-мать, и о чем печалишься?
Неужели
- бес в ребро - нынче на сносях?
Был
ведь в очереди крик: "Разойдись, товарищи!
Маша,
чек не пробивай!" Все - Россия вся!
Что
случилось, в чем дела? Рты, разинув, бдили ввысь,
Что
же - кроме партии некем воспитать?
Да
что же так у Родины все поэты вывелись,-
И
Володю вовремя не могли принять?
Иль
упала с косяка та подкова ржавая,
Или
ветер-набудняк разметал стога,
Иль
все соки выжала из древка державного
До
медалей жадная бывшая рука?
Ведь
рука-то бывшая, что учила сызмальства:
"Не
убей да не своруй!" - как потом взошло,-
Воровала
тоннами, таланты била - тыщами
И
мелила языком, словно помелом.
Да,
Росси нелегко: столько лет дурачили,
Пил
народ, крепчала сталь - значит, пили вновь.
Все
тащили транспаранты, да тряслись по-заячьи,
Да
тянули руки вверх, да пели про любовь.
Ой,
как мне не верилось - и сказать-то было боязно!-
Что
Россия, дурь и жир приросли нутром,
Вроде,
вместе ехали, а тем, кто вышел с поезда,-
Как
аукнулось со сцены - кликнулось потом.
А
сегодня утром встал - вроде, легче дышится,
Вроде,
меньше стал живот и легок на подъем,-
То
ли бросил я курить, то ли пахнет вишнями,
То
ли землю освежило золотым дождем?
Ну,
давай, Россия-мать, карусель раскручивай,
Да
своди-ка ты свои Невские мосты,
Наведенные
Петром у твоей излучины,
Так
пусть послужат - ведь стоят не для красоты!
Я
знаю вас, кто вы, а вы о том, кто я не знаете,
И
вечер наш ещё продлиться может до утра,
Вам
не понять, вы только одного желаете:
Чтоб
вас не замели в моей кровати мусора.
Вы
не простая блядь и пользуетесь высшим спросом,
Привыкли
масло есть, но перестройка - снят отец.
И в
очередь, как все, а так, как все, увы, непросто,
Как
скажет мой друган Андрюха - это же... каюк!
Вы
думали о том, поймаете иголкой жопу
Буржуя-дурака,
и вы - богатая мадам,
Но
первый же буржуй вам столько дал, что глаз захлопал,
И
вы решили так: с деньгами здесь верней, чем там.
Костюмчик,
что на мне, один добряк привёз с Парижа,
А я
ему взамен - Тверского ПШО карат,
На
пугале висел, так я как ... не вижу,
Теперь
надоедят, закаркают теперь с утра.
У
вас три языка, ворсюхи и фигура феи,
И
телефончик ваш хранит Париж, Нью-Йорк и Рим,
А я
на тридцать лет три ходки за гоп-стоп имею,
Мы
с вами далеки, хотя сейчас вдвоём сидим.
Я
утром вам скажу, кто я, на всё махнув рукою,
А
вы расплачетесь и скажете: "Не уходи!".
Вам
хочется любви, детей, семейного покоя,
И
некому сказать всё то, о чём болит в груди.
Я
понимаю вас, мне тоже хочется покоя,
Но
выбраны пути, и долго нам по ним идти.
Я
жду тебя, когда ты уезжаешь,
Обиды,
забывая день за днем.
А
ты по письмам видишь, как скучаю
И
сознаю, что, значит, быть вдвоем.
А
где-то там, когда приходит вечер,
Заплаканная,
мокрая от слез,
Ты
мысленно бежишь ко мне навстречу
С
красивым, как апрель, букетом роз.
Как
хочется к тебе,
Я
так люблю тебя, когда ты далеко.
И
одиноким вечером вдруг спустится на плечи нам
Печаль
души, когда ты далеко.
И
одиноким вечером вдруг спустится на плечи нам
Печаль
души, когда ты далеко.
И я
к тебе хочу бессонной ночью,
Как
будто жду последнего звонка.
Когда
ты далеко - ты близко очень,
А
рядом почему-то далека
Девчонка
- платье шик аля Париж,
Колье
- на шестисотый Мерседес,-
Пришла
в кабак - и Осип в нем завис,
И
разбудила в теле интерес...
Как
ни крути - она при всем...
И я
своей любимой говорю:
Давай
домой, я буду через час,-
А
сам на эту девочку смотрю
И
думаю - влюблюсь как в первый раз.
Да
что там первый и второй! Я ей скажу:
Садитесь,
милая! - и стул ногой отставлю,
Я
номера нам в Свечке закажу,-
Мы
прогуляемся с тобой по Ярославлю.
Я
покажу тебе гостиницу Бристоль,
Тверицкий
бор и старый Волковский театр,
Где
фраера плясали Карамболь
И
наступали скромным барышням на пятки.
Не устала?
- ну пойдем, ты так мила,
И
твой размер вздыхает очень сексуально,
И
ты во мне все чувства разожгла,
Но
я женат - мне эти чувства аморальны!
Не
надо мне сегодня водки и вина,
Пусть
отдыхают ярославские бандиты,
Мне
головная боль сегодня не нужна,
И
хватит пресса на пантюшки и бисквиты.
Поехали
в Свечу,- нас Ваксман ждет,-
И
если вам закрались невзначай сомненья
Насчет
морали - это маленький прикол!
И
данке шон - вы будете под впечатленьем!